История одной девочки - читать онлайн книгу. Автор: Магдалина Сизова cтр.№ 25

Но тут вместо ответа поднялся такой оживлённый гвалт, что Эмма Егоровна, несомненно, приняла бы самые строгие меры к его прекращению. А нового педагога он не испугал. Наоборот, он поглядывал довольными и весёлыми глазами из-под очков на оживившиеся лица и прислушивался к отдельным голосам, кричавшим: «У меня Тургенев!.. Ну конечно, Пушкин!.. Лучше всех Гоголь!.. Лермонтов!.. Лермонтов!.. Толстой!.. Надсон!»

— Вот это другое дело! — громко сказал новый учитель, подождав, пока наступило сравнительное спокойствие. — Я вижу, что вы любите не только танцы, и это меня очень радует. Теперь давайте побеседуем поподробнее. Если не ошибаюсь, — обратился он к Тусе Мюллер, сидевшей впереди, — вы назвали Надсона, да?

— Да, — очень решительно ответила Туся.

— Фамилии вашей ещё не знаю…

— Фамилия Мюллер.

— А имя?

— Туся.

Учитель посмотрел на неё поверх очков.

— Ну хорошо, пусть так. Скажите мне, Туся Мюллер, за что же вы так любите Надсона.

Он стоял около Туси и беседовал с ней как старший товарищ. И с полнейшей непринуждённостью ответила ему Туся:

— За то, что я от него плачу.

Когда затих сдержанный смех, вызванный этим странным определением, Сергей Михайлович спросил:

— А вы считаете это самым большим достоинством поэта?

— Я думаю, что это большое достоинство, — продолжала Туся. — Потому что иначе поплакать мне никогда не удаётся!

Над этим признанием смеялся не только класс, но даже новый учитель.

За Тусей сидела Таня Вечеслова. Сергей Михайлович посмотрел на неё.

— Вы, по-моему, Толстого любите? — К удивлению всего класса, он запомнил и её.

— Я назвала его потому, что не могла назвать сразу всех самых любимых.

— Очень хорошо, что у вас так много самых любимых. Но всё-таки на первом месте Толстой?

— Есть и другие, которые тоже на первом, но всё-таки не на таком. На самом первом — Толстой. Сказать, почему?

— Прошу вас, — ответил Сергей Михайлович, всматриваясь в оживлённое лицо с блестящими глазами.

— Потому что, когда я кончила «Войну и мир», я так скучала без Наташи, без Сони и без князя Андрея, и Николеньки, как будто росла в их доме и меня от них увезли. Я просто не находила себе места! А как только начала перечитывать роман — точно домой вернулась.

Новый учитель, очевидно, был доволен ответом.

— Так, — сказал он, — так… Вы отметили одно из самых замечательных свойств больших писателей: их герои становятся нашими друзьями, мы любим их и, закрывая книгу, с сожалением с ними расстаёмся.

Он поговорил ещё с несколькими ученицами, и взгляд его оставался таким же весёлым.

— Простите, кого вы назвали? Я, вероятно, не расслышал.

Он остановился около очень тоненькой и бледной девушки с большими серовато-голубыми глазами.

— Я никого не назвала, — ответила она очень тихо.

— Никого? Почему же?

— Потому что я не могла решить, кого больше люблю: Пушкина или Достоевского.

Учитель был, видимо, удивлён.

— Достоевского? — переспросил он. — За что же вы его так любите, объясните, пожалуйста.

— Потому что… — медленно ответила светлоглазая девушка, — он очень знал и жалел людей… всяких… — закончила она, и бледное лицо её чуть-чуть порозовело.

— Это вы верно отметили! — Новый учитель посмотрел на неё очень добрым взглядом. — А Пушкина почему любите больше всех?

Девушка на минуту задумалась.

— Пушкина… Потому что в нём всё есть: как в природе.

Она ответила и села на своё место, очевидно не желая больше говорить.

Сергей Михайлович несколько раз молча прошёлся по классу.

— Я рад, — сказал он наконец, останавливаясь около кафедры и взяв со стола школьный журнал. — Очень рад, что среди вас есть… — он помолчал, подыскивая слово, — есть будущие танцовщицы с такими серьёзными запросами к литературе и с таким верным и, можно сказать, глубоким чувством. Я хочу, чтобы все вы поняли, что такое литература и её труженики, не с формальной стороны, а по самой сути этого творческого труда… Как ваша фамилия? — обратился он к худенькой девушке, любившей Достоевского.

— Уланова, — ответила тихо ученица.

— Неужели же вы Толстого не любите?

— Я его меньше читала. Не успела ещё, — смутилась она.

— А Достоевского что успели прочесть?

— «Униженные и оскорблённые», «Бедные люди» и «Неточку Незванову».

— Это очень хорошо, — сказал Сергей Михайлович. — Но я хочу, чтобы все вы и Толстого полюбили.

Он подошёл к рыженькой Эльзе, сидевшей в дальнем углу класса.

— Я вас запомнил, — обратился он к ней, снова вызвав общее удивление: как мог он всех заметить! — Вы Гоголя назвали, не так ли? Это ваш любимый писатель? Гоголя нельзя не любить…

— Да, — восторженно ответила Эльза, — потому что он такой смешной!

Сергей Михайлович сдержал улыбку:

— Да, юмор Гоголя неповторим, блеск его неподражаем. Но не забывайте его слов: «Горьким смехом моим посмеюся». Подумайте и об этих словах. Я уверен, что вы поймёте их с годами.

После этого он поднялся на кафедру и достал из портфеля томик Толстого:

— Следуя строго программе наших занятий, я должен начать с более раннего периода нашей литературы. Современную нам советскую литературу мы будем проходить в будущем году. Но я прочту вам сейчас только одну главу «Войны и мира». Не бойтесь, это не будет описанием военных действий, в которых вам трудно разбираться. В этой главе описано событие, вам близкое и понятное — и по роду ваших занятий и по возрасту, — закончил он, улыбаясь и раскрывая книгу: — Давайте прочтём с вами описание первого бала, на который привозят юную Наташу Ростову.

Ученица Уланова не могла бы объяснить, почему вышло так, что она до сих пор ещё не успела прочитать целиком «Войну и мир». Эта глава — первый бал Наташи Ростовой — была ей неизвестна.

Она слушала и чувствовала, что, если бы сама была на месте Наташи Ростовой, то так же переживала бы свой первый бал. Потом ей стало казаться, что всё это написано вовсе не про Наташу, а про неё, Галю, и она с изумлением слушала, как рассказывал о её собственных мыслях и чувствах какой-то волшебник, угадавший их. Это вызывало в ней восторженное удивление, это угадывание каждой мелочи её собственных переживаний казалось каким-то чудом.

Когда чтение кончилось, раздалось несколько умоляющих голосов:

— Дальше!.. Сергей Михайлович, дальше!