Светлые глаза опасно прищуриваются, и я в очередной раз понимаю, что мне нравится дергать его за усы. Адреналин в концентрированном виде.
— И какое же я впечатление произвожу?
— Очень скучного и очень правильного.
— Занятно, — уголки его губ изгибаются в циничной усмешке.
…Ни черта он не правильный.
Понимаю, что ошиблась, причем очень жестко. Ему не надо чтобы было правильно, ему надо чтобы было как хочет он. Во всем.
Беги, Лерка. Беги. Сломает и даже глазом не моргнет.
Я отмахиваюсь от этого внезапного озарения. Бред. Не на ту напал. Во мне огня столько, что на нас двоих хватит, причем с лихвой. Я почему-то уверена, что мне удастся его растормошить, заставить скинуть маску отчужденности, вывести на эмоции.
Пожалуй, начну прямо сейчас.
— Расскажи, чем ты занимаешься. Только давай без работы. Уверена, что там ты большой босс, который гоняет всех ссаной метлой.
— За идею с метлой — спасибо. Непременно куплю.
— Без проблем. Пользуйся на здоровье, — пафосно киваю я, — у меня таких идей полно.
— Не сомневаюсь.
— Так что насчет тебя?
— Демид Барханов, — представляется, головой обозначив едва заметный поклон. — Не уверен, что тебе будет интересна, моя скучная и правильная жизнь.
— А ты попробуй. Например, расскажи, как ты оказался в том клубе.
— Друг покупает его. Пригласил заценить новые владения.
— Ооо, — удивление само прорывается наружу, потому что даже представить боюсь, сколько может стоить целый клуб.
Мне трудно мыслить такими категориями. У меня из доходов только средняя стипендия, да мелкие подработки, мама работает за самую обычную зарплату, да и сестра то же. Клубы мы точно не покупаем, а Демид так спокойно, так обыденно об этом говорит, без хвастовства и пафоса, что я понимаю, что клуб — это ерунда, просто игрушка.
Боже, с кем я связалась.
— Ну и как тебе? В клубе? Повеселился?
— Нет, — равнодушно жмет плечами, — меня такие развлечения не впечатляют.
Было скучно.
Несносный сноб. Значит, скучно тебе было? Сейчас развеселю. Уверенно разворачиваюсь к передвижному литку, с яркой вывеской в виде улыбающегося хот-дога.
— Ты куда? — он бесцеремонно перехватывает меня под локоть, и мне стоит огромных усилий, сдержать дрожь. Снова простреливает, когда его пальцы касаются обнаженной кожи. Причем не только меня. Он тоже замирает, напряженно глядя на то место, где произошло соприкосновение.
— Я же обещала тебя накормить, — киваю на лоток, и с удовольствием замечаю, как у Барханова дергается щека.
— Не уверен…
— Что не так? Девушка пригласила, девушка угощает, — растекаюсь в кровожадной улыбке, — или боишься?
— С чего бы это? — отпускает мою руку. Сердце снова сжимается, в этот раз разочарованно.
— Ну может ты ничем кроме фуагры с трюфелями не питаешься? — намеренно коверкаю слова, — и твой нежный, избалованный желудок не справится с едой пролетариата? Я-то по-простому привыкла, по рабоче-крестьянски.
Прекрасно считывает мою издевку:
— Почему же? Иногда к фуаргам добавляется устрицы и филе миньон.
— У, как все запущено, — сокрушенно качаю головой, — тогда, пожалуй, не стоит рисковать. Я не уверена, что после такого ты выживешь. Это еда для сильных духом.
Слабые — погибают.
Он все-таки ведется. Сколько бы лет не было мужику, какое бы положение он не занимал, но внутри него, очень-очень глубоко сидит задиристый пацан, которого можно развести на слабо.
— Неси свои деликатесы, — разрешающе взмахивает ладонью и отходит к поручням, огораживающим спуск к реке.
Зря он отошел. Ох, зря. Такие вещи контролировать надо.
— Девушка, — подскакиваю к пышной румяной продавщице, — мне бутылку воды и два хот-дога, пожалуйста. Один простой, а второй с горчицей, перцем, чесноком. По максимуму. Так чтоб прямо жгло и полыхало.
Кому-то сейчас будет о-о-очень вкусно.
Продавщица добросовестно выполняет мой заказ и вручает мне два хот-дога в бумажных конвертах. Главное не перепутать, где какой.
— Прошу, — протягиваю Барханову тот, что с огоньком. Он принимает его с ленивой снисходительностью, и наблюдает за тем, как жмурюсь от удовольствия, откусывая первый кусочек.
Жую, всем своим видом показывая, что мне нравится, а мне действительно нравится. Удовольствие искреннее, поэтому Демид верит и делает первый укус.
Секунду ничего не происходит.
Потом он как-то нервно дергает кадыком, пытаясь сглотнуть, и на щеках появляется румянец.
— Вкусно, да? — шамкаю, облизывая губы.
Медленно моргает. В глазах такое изумление, что хочется ржать, но я держусь.
Снова кусаю и кивком подначиваю его к продолжению.
— Ешь, пока тепленькое. Остынет — будет невкусно. Или не понравилось?
— На троечку, — сипит.
— Так и знала, — пренебрежительно фыркаю, продолжаю есть не скрывая удовольствия, — передо мной матерый зануда и фуагроед.
Демида передергивает, но он снова кусает. Его явно коробит от того, что девчонка уплетает за обе щеки и не морщится, а он не в состоянии справиться с несчастной сосиской. Теперь уже румянец приобретает багровый отлив, и на лбу выступает мелкая испарина.
Мысленно благодарю продавщицу за такой термоядерный хот-дог и продолжаю наблюдать за его мучениями. У него, наверное, полыхает до самого выхода.
Так себе месть, конечно. Но все лучше, чем ничего. Пусть не выпендривается.
Я первая уминаю свою порцию и со счастливым вздохом открываю бутылку:
— Просто блаженство, — делаю пару глотков. — Водички?
Демид, откинув свои манеры чопорного барана, выхватывает у меня из рук бутылку и махом осушает ее до дна.
Эх, как его припекло.
— Давай еще по одной? Я сегодня щедрая. — Уже достаю из сумочки свой кошелек, но он ловит меня на ходу и просто тащит прочь от лотка.
— Все, спасибо, сыт, — рычит.
— Как знаешь, — я едва поспеваю за ним и при этом пытаюсь не улыбаться.
Счет открыт, Демид. Одну эмоцию я из тебя уже выбила.
* * *
Самое дурацкое из моих свиданий. Если это вообще можно считать свиданием, потому что у меня такой напряг, что словами не передать, а у Демида вид человека, который искренне недоумевает, какого хрена его сюда занесло.
Я не знаю, как это называется, но между нами то и дело проскакивают искры.