Он вспыхнул, почувствовав невысказанное обвинение. «У них есть все остальное, – сказал он. – Они же, как цыгане, могут бродить где угодно. Оглядись кругом, Сэл. Это же все их».
«Они были здесь, – повторила она. – Всегда. Их бабушки, их прабабушки, – наконец она повернулась к нему и посмотрела ему прямо в глаза: – У них даже метла есть, они хотят, чтобы было чисто, Уилл. Совсем как я».
В ее голосе появилось что-то, чего он раньше никогда не слышал. «Так почему же они тогда ушли? – спросил он ровным тоном. – Если они считают это место своим». Она глянула вниз, на реку за мангровыми зарослями – густыми, зелеными, надежно все прикрывающими. Склонила голову набок, разглядывая утесы по обоим берегам. Она никогда еще не видела этого места целиком.
«Они здесь, – сказала она. – В эту самую минуту они здесь. Они наблюдают, выжидают, – она говорила спокойно, как будто о чем-то обыденном. – Они никуда не ушли. И никогда не уйдут. И помяни мое слово, Уилл, если мы останемся, они все-таки с нами разделаются».
«Вот уж не собираюсь сдаваться из-за какой-то кучки дикарей, – он старался, чтобы голос его звучал так же спокойно. – Во всяком случае, у меня есть чем им ответить, если они вдруг вернутся».
Она всколыхнулась. «Если вернутся, если вернутся! – крикнула она. – Ты дурак, Уилл Торнхилл, если так думаешь. Вопрос не в том, вернутся ли, – вопрос, когда именно вернутся!»
Он протянул руку, чтобы дотронуться до нее, но она не обратила на это никакого внимания. «Надо выбираться отсюда, Уилл, – она говорила ласково, как человек, который вынужден сообщить дурную весть. – Все равно куда, но мы должны погрузить детей в лодку и уехать». Она оглянулась на стоявших рядом Уилли и Дика. Дик помотал головой, но было непонятно, то ли он против, то ли просто отогнал муху. «Пока у нас еще есть эта возможность, Уилл. Сегодня».
На мгновение Торнхилл представил себе, как это будет, как он повернется спиной к этому куску расчищенной земли, вырванному ценой долгих месяцев пахоты у дикой природы. Позволит кому-то другому в обмен на всего лишь несколько цифр, напечатанных на куске бумаги, ходить по этой земле, радуясь всем заложенным в ней возможностям.
Теперь он по-настоящему знал это место, он знал, каким оно бывает днем и каким ночью, в дождь и ветер, под солнцем и луной. В мельчайших подробностях помнил свой путь к реке и от реки, серо-золотые утесы, свист ветра в казуаринах, это небо.
Он вспомнил, каково было здесь в первую ночь, какой пугающей была эта еще незнакомая земля. Эти холодные звезды стали его друзьями – вот Южный Крест, на него так же удобно держать курс, как на Полярную звезду, вот альфа Центавра и бета Центавра, вот Хамелеон, который тот же Орион, только вверх тормашками. Он мог читать извивы Хоксбери так же, как читал повороты Темзы.
Он попытался напомнить себе ту картинку, которую не раз уже рисовал в уме, – аккуратный маленький домик в Ковент-Гарден, он сам, вставший ранним утром и отправившийся на прогулку, чтобы удостовериться, что ученики трудятся в поте лица и что никто не пытается его обжулить. Но на самом деле он уже не помнил того воздуха, не помнил прикосновений английского дождя, он больше не верил в те улицы. Сады Уайта, Крусификс-Лейн. Картинка, которую они с Сэл пронесли через все, которой они постоянно обменивались, была достаточно четкой, но это уже была не его картинка.
Он больше не был тем человеком, который считал, что все, о чем можно мечтать, – это домик на Суон-Лейн и собственная баржа. Наверное, он стал совсем другим. Еда, которую он ел в этой стране, вода, которую он пил, воздух, которым он дышал, мало-помалу переделали его. Это небо, эти утесы, эта река перестали быть всего лишь инструментами, посредством которых он мог бы вернуться. Теперь он принадлежал этому месту, не только телом, но и душой.
Человеческое сердце подобно глубокому карману, выверни его – и удивишься тому, что там отыщешь.
Солнце уже поднялось, оно окрасило кроны росших на утесе деревьев в ярко-зеленый, этот цвет сиял на фоне теней. Белые попугаи разом взлетели с дерева и рассыпались по небу, словно песчинки, на их крыльях играли солнечные блики.
Он должен был что-то сказать, этого ждали не только обступившие его люди, но и нависавшие над рекой утесы, таинственные, пока еще темноватые. В этот час утесы казались грубой тканью, где уток – слои скальной породы, а основа – тянущиеся вверх деревья. Небо за рваной линией их верхушек было бледно-голубым. Внезапный порыв ветра с реки взъерошил кроны, и лес тяжело всколыхнулся.
«Я за час упакуюсь, – сказала Сэл. – К обеду мы уже будем далеко». Она протянула руку к Джонни, собираясь уходить, и то, как она сжала губы – давая понять, что решение ее окончательное, – вызвало в Торнхилле волну гнева. «Они же и пальцем о палец не ударили! – захлебнулся он собственным негодованием. – У них нет никаких прав на это место! Не больше, чем у воробья!» Он услышал в своих словах отзвуки речей Барыги, словно сам Барыга сидел здесь и ухмылялся.
«Может, оно и так, Уилл, – спокойно сказала она. – Но я считаю, что лучше уж жить в вонючем доме Батлера, чем до конца дней своих поджидать, когда тебе воткнут копье в задницу». Маленький Джонни ковырял в носу, другой рукой расчесывал комариный укус. Братец, Дик и Уилли стояли рядом, их босые ноги были все в пыли. Никто из детей на отца не смотрел.
Он схватил Сэл за руку, за ту руку, которую она все еще протягивала к Джонни. «Никуда мы не поедем! – прокричал он. – Либо они, либо мы, и, богом клянусь, Сэл, они верх не возьмут!» Он увидел, как она дернулась, когда он ее схватил, но не посмотрела на него. Он взял ее за плечи, с болью ощутив, какие они худенькие. Она стояла, хрупкая, как стеклянный шарик, и при этом твердая, как кремень. «Эти чертовы черные не встанут у меня на пути! – крикнул он и развернул ее лицом к себе. – И ты тоже, Сэл!»
«Мы здесь не останемся, и точка!» – выкрикнула она в ответ. Она была в бешенстве. Он стоял вплотную, нависая над ней, и она вынуждена была задрать голову. «Черт тебя побери! – крикнул он. – Никуда мы не поедем!» Его рука, независимо от него самого, поднялась, ладонь раскрылась, чтобы ее ударить.
Она смотрела на него, на его поднятую руку, с чем-то вроде изумления. Он видел, что она его не узнает. Ее схватил и кричит на нее какой-то злобный, жестокий человек, незнакомец, в котором бьется сердце ее мужа.
Но никакому чужаку не запугать ее! «Давай ударь меня, Уилл! Но это ничего не изменит!»
Он видел устремленный на него дерзкий взгляд, и ему казалось, что все это происходит в какой-то другой жизни. Как будто он подсматривает эту сцену. А потом это ощущение прошло. Это был он сам, с поднятой на нее рукой.
Он опустил руку. Ярость прошла так же быстро, как и вспыхнула. Что ж за проклятье его настигло, если он взъярился на Сэл? Ему отчаянно захотелось вернуться во времени назад, с самого начала сделать все иначе. Но было слишком поздно, все зашло слишком далеко. Его жизнь – лодка без весел, захваченная могучим течением. Он привез их сюда, в это место, и это место само загнало их в угол, откуда невозможно выбраться.