Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - читать онлайн книгу. Автор: Мария Галина cтр.№ 284

– Заперто… – бормочет она.

Она делает еще несколько попыток, и наконец один из шкафов со скрипом распахивается.

– «История российского балета», – читает она вслух, – «Энциклопедия моды»; «Четки» Ахматовой – между прочим, Додик, первоиздание… я надела узкую юбку, чтоб казаться еще стройней… «Как избавиться от целлюлита»… ну правильно. «Раздельное питание», «Ева всегда молода», «Камасутра»…

– Ага, вот эту открой, – говорит Августа, заглядывая из-за Ленкиного плеча.

– «При выборе невесты отвергай ту, которая сморкается, плачет или с громким хохотом выбегает за дверь», – Ленка недоуменно пожимает плечами, – это что-то не то. «И еще ту, в имени которой есть буква „эль“». У тебя есть в имени буква «эль», Августа?

– Дальше, дальше посмотри…

Входит Генриетта, ухватив обеими руками мрачный пожилой чайник с горбатым семитским носом.

– Чайку, – нежно говорит она.

– Да, – кивает Добролюбов, – да, пожалуйста.

Он рассеянно поправляет локон и не сводит глаз с Генриетты.

– Варенья? – шепчет Генриетта. – Положить варенья?

– О да…

– Я не могу кормить свой организм вот этим, – бормочет Августа, – он протестует.

– Мы сейчас уходим… Додик!

Додик машинально глотает варенье, не отводя взгляда от Генриетты, и ее лицо заливает нежный оттенок флердоранжа.

– Уходите.

Генриетта поворачивает голову к Ленке, кожа на шее у нее натягивается… Она делает резкий выпад корпусом, точно хочет столкнуть Ленку со стула.

Ленка с грохотом выбирается из-за стола.

– Генриетта Давыдовна, – говорит она, – так мы…

Генриетта тоже вскакивает и медленно надвигается на Ленку, вытесняя ее во тьму коридора.

Августа следует за ними, поминутно оглядываясь.

Поэт Добролюбов режет торт.

– Все… – Генриетта дрожащей рукой откидывает цепочку засова, – прошу!

– Генриетта Давыдовна, – Ленка всем телом наваливается на дверь, не давая ей распахнуться, – вы же обещали…

– Дорогая, – доносится из комнаты голос поэта Добролюбова, – ты скоро?

– Что я обещала?

– Боря… Гершензон…

– Потом…

– Нет, – говорит Ленка, и в голосе ее звучит металл, – сейчас. Иначе я не сойду с этого места.

– Пусенька, – доносится из комнаты тоскующий зов поэта Добролюбова.

– Ладно! – говорит Генриетта. – Ладно.

Она подскакивает к черному эбонитовому телефону, водруженному тут же, в коридоре, на тумбочку, напоминающую надгробье, и, заслонившись от Ленки всем телом, набирает номер.

В ватной тишине коридора отчетливо слышны три гудка.

– Все, – говорит Генриетта, – можете идти.

– Душа моя, ты скоро?

– Но вы же ничего не сказали! – кричит Ленка.

– Я сказала все, что надо. Он вам откроет. Он вас примет.

Ленка, обреченно вздыхая, высвобождает дверь. Сзади на нее напирает Августа, на которую, в свою очередь, напирает, скрипя суставами, Генриетта Мулярчик. Туманное зеркало над телефоном на миг отражает череду коридоров, и там, из глубины, выплывает мерцающая фигура – юная красавица с лицом нежным и светящимся изнутри, точно китайская фарфоровая чашка, со спиной, стройной, точно буква «алеф», волосы ее как туман, глаза – как осенняя вода…

Они выскакивают из подъезда. Ленка жадно хватает ртом сырой воздух.

– Она его опоила, – наконец говорит Августа.

– Чем?

– Приворотным зельем.

– Брось, он ни глотка не успел сделать.

– Ну тогда обкадила этой штукой. Торчала там посреди стола, как этот… Тайное восточное средство…

– Нет, – говорит Ленка, – не в этом дело… Все дело в том зеркале. Ты видела?

– Кое-что мне показалось.

Августа трет ладонями виски.

– Во-во…

– Неужели, – наконец произносит Августа, – там была она? В молодости?

– Не думаю, – рассудительно отвечает Ленка, – в молодости она была точь-в-точь как сейчас, только моложе… Ты знаешь, – она качает головой, – скорее всего, именно такой ее и увидел поэт Добролюбов. Вот так он ее и увидел…

– Это же нечестно!

– Трудно поступить нечестно по отношению к поэту Добролюбову. А потом… какая разница – объективная реальность или субъективная реальность?

– Ну, знаешь… Это уже шизофрения.

– Нет, – говорит Ленка, – всего лишь метафизика.

* * *

– Лампочки в подъезде нет, – бормочет Августа, – почему лампочки в подъезде нет?

– А ты хочешь, чтобы мы ввалились к мистику и аскету в сиянии электрического ореола? Так не бывает… Тайна должна твориться во мраке.

– Я знаю, что творится во мраке. Срет по углам кто ни попадя. Это же клоака какая-то… понюхай только…

– Не хочу.

– Почему, ну почему мистик должен жить на шестом этаже без лифта?

– Так ближе к небу.

– С лифтом было бы еще ближе…

– Это его дверь?

– Да тут вроде другой нет.

Августа водит по двери руками, ощупывая ее.

– Таблички нет, – говорит она наконец, – краска облазит. Зашкурковали плохо.

– Не твоя проблема – ты не на кладбище… Ага, вот звонок.

Ленка отчаянно наваливается на звонок, но изнутри не слышно ни одного звука.

– Нажми сильнее, – говорит Августа.

– Жму. Не работает.

Дверь распахивается неожиданно, словно человек все это время стоял за ней.

– Проходите, – говорит он сухим, точно наждачная бумага, шепотом.

В прихожей – если это вообще прихожая – совершенно темно, сам хозяин маячит на неопределенном расстоянии трудноразличимым тусклым силуэтом.

– Почему такая темень? – Августа еле шепчет, но хозяин услышал.

– Я не выношу света, – теперь голос у него высокий, дребезжащий, – свет разрушает материю…

– Чего?

– Сетчатка, – шепотом сказал хозяин, – моя сетчатка.

– А-а, – глубокомысленно тянет Ленка, – ясно.

– Что тебе ясно?

– Он не выносит света…

– Мы от Генриетты. – Августа произносит это многозначительно, точно пароль.

– Знаю. Она мне сказала.

– Как это – сказала? – оторопела Августа.

– По телефону. Она же мне позвонила.