Уайлдер и Лорейн зажимаются в кладовке. Кейт мельком увидела одну бледную ногу. Сцена стояла перед глазами.
Она сказала мужу оставаться с Лорейн, но, когда паром пересекал залив, больше всего боялась, что именно так он и поступит.
Кейт любила Уайлдера и ненавидела себя за это. Какая невероятная жестокость: человек, которого она так сильно обожала, причинял ей столь огромную боль, и все же любовь не умирала.
Более того, любовь росла. Кейт хотела, чтобы Уайлдер любил ее, желал ее, а не Лорейн Кримминс.
Почему именно Лорейн?
На следующий день позвонила Экзальта справиться о самочувствии Тигра.
– Что значит «у Тигра жар»? – не поняла Кейт.
Экзальта рассказала, дескать, Уайлдер объяснил, что у сына резко поднялась температура, вот почему жена столь спешно забрала детей в Бостон.
Герой войны оказался трусом, подумала Кейт.
Как раз в тот момент, когда она набиралась смелости, чтобы рассказать матери правду (какой бы унизительной та ни была, Кейт получила бы огромное удовольствие, лишив Экзальту иллюзий относительно зятя), в дверь вошел Уайлдер. Он опустился перед женой на колени, и она почувствовала сильнейшее облегчение, которое когда-либо знала.
Спустя несколько минут после того, как Билл вбежал в «Пустячок», Кейт и Джесси видят, как из двери появляются все трое Кримминсов: сначала мистер Кримминс с вещевым мешком, затем Лорейн, последним Пик. Он поворачивается, замечает Кейт и Джесси и полусерьезно машет рукой. Дочь встает и делает шаг вперед, но Кейт говорит:
– Пусть идут.
Последнее, чего она хочет, это грандиозного пышного прощания. К тому же Кейт боится снова подойти к Лорейн, иначе натворит что-то, о чем обязательно пожалеет.
– Но… – Джесси смотрит на мать блестящими карими глазами. – Я люблю его.
Кейт переваривает услышанное.
– Пойдем со мной, – говорит она. – Надо поговорить.
Midnight Confessions
[55]
Джесси вслед за матерью поднимается по ступеням «Пустячка». Пик уехал, исчез навсегда. Лучше бы он оставался здесь, пусть даже с Сабриной. Джесси вспоминает, как встретила его в день приезда, застукала за дурацкой игрой в мяч. Она словно угодила в мышеловку. Пик казался таким милым: выгоревшие на солнце волосы, веревочный браслет, непринужденное очарование. Он расспрашивал Джесси, интересовался ее жизнью; когда ей хотелось есть – готовил простые вкусные обеды. Конечно, она тут же влюбилась.
Кейт кивает Джесси на стул у стола, и та повинуется. Сердце рвется на части: Пик не оставил ей даже записки, как будто они не были друзьями. Наверное, и скучать не будет. Может, хотя бы о Сабрине он вспомнит, да и то не факт.
Не помнит себя от счастья, ведь за ним вернулась мамочка. Хотя по выражению его лица этого не скажешь.
– Знаешь, когда было самое счастливое лето в моей жизни? – спрашивает Кейт.
– Когда тебе исполнилось тринадцать?
– Тринадцать мне было во время Великой депрессии. Так что нет.
Джесси молчит, не пытаясь угадать. Честно говоря, ей все равно.
– То лето, когда ты родилась. Мы с папой привезли тебя на остров, такую крохотную горошинку всего пару недель от роду. Поселились здесь, в «Пустячке», а трое старших остались в большом доме с бабулей и дедулей.
– Надо же. – Джесси только помнит, как в «Пустячке» жили ее старшие сестры и брат.
– Я была так счастлива… Может, оттого что жила подальше от бабули. Только ты, я и папа. Я думала, мы начали все сначала… Мне так надо было начать все сначала.
Джесси теребит древо жизни на цепочке, вспоминая подслушанный разговор между матерью и Лорейн Кримминс. Кейт назвала гостью шлюхой, а та, вместо того чтобы разозлиться, сказала: «Спасибо твоему мужу». У Джесси появляется забавное ощущение, будто перед ней приоткрывается потайная дверь и она наконец-то видит, что за ней скрыто. Джесси знает: шлюха – это проститутка, женщина, которой платят за секс с мужчинами. А еще понимает: под словами «Спасибо твоему мужу» Лорейн имела в виду Уайлдера Фоли, а не Дэвида Левина.
Уайлдер Фоли с Лорейн Кримминс?
Джесси вспоминает прошлогоднюю беседу о половом созревании и чувствует, как заливается краской, потому что внезапно понимает, о чем с ней хочет поговорить мама.
Джесси не интересен продолжающийся рассказ матери, как они с Дэвидом тем летом повсюду таскали дочь в коляске и детской корзинке. Даже возили паромом к Такернаку.
– Мама, – перебивает она. – Пик…
Джесси не знает, как сформулировать вопрос, но это и неважно, ведь ответом будет «да».
– Пик – сын Уайлдера Фоли, – сухо подтверждает Кейт. – Лорейн Кримминс забеременела от него. Она сбежала в Калифорнию и родила Пика, с тех пор я ее не видела. До сегодняшнего дня.
На секунду Джесси в панике замирает, решив, что влюбилась в собственного брата, но потом соображает.
Пик ей не брат. Он сын Лорейн Кримминс и Уайлдера Фоли, а ее родители – Кейт и Дэвид. Но Пик – сводный брат Блэр, Кирби и Тигра, точно так же, как сама Джесси. Пик – ее зеркальное отражение.
– А бабуля знает? – спрашивает Джесси. У нее кружится голова.
Кейт пожимает плечами.
– Подозревает, само собой. Хотя, если честно, понятия не имею. Мы с твоей бабушкой не говорили об этом, потому что мы вообще ничего не обсуждаем. Я очень одинока.
– Одинока? – недоумевает Джесси. В ее понимании Кейт – центр вселенной. Дочь Экзальты, жена Уайлдера и Дэвида, мать Блэр, Кирби, Тигра и самой Джесси.
Как она может быть одинокой?
Глаза Кейт наполняются слезами, Джесси изумленно таращится на мать.
Кейт такая красивая, даже в халате и розовой шелковой пижаме, без жемчугов и губной помады. Джесси знает, что мама с ума сходит из-за Тигра, но теперь оказывается, что она к тому же печалится из-за множества давних событий.
– Когда погиб Уайлдер… – начинает Кейт.
– Ты можешь не рассказывать мне об этом, – перебивает Джесси.
– Как ты не понимаешь, мне надо хоть кому-то признаться! – Кейт сжимает руку Джесси, и впервые в жизни дочь понимает, что ее мама – человек из плоти и крови.
Для нее это откровение. Мама – человеческое существо, которое чувствует боль, печаль, одиночество, растерянность. Джесси думала, что все взрослые живут в другой атмосфере, похожей на прохладный прозрачный гель. Разумеется, у взрослых тоже были проблемы – деньги и дети, – но Джесси считала, что одно из преимуществ достижения зрелого возраста – перерастание грубых, страстных, хаотичных юношеских эмоций.