— Ну что? Забавно? Забавно? — держа лампу в руке, с игривым смешком повторял Вальтер.
Затем он осветил «Спасение утопающей» Ламбера
[17]
.
На обеденном столе, с которого уже убрали посуду, сидит котенок и недоумевающим, растерянным взглядом следит за мухой, попавшей в стакан с водой. Он уже поднял лапу, чтобы поймать ее одним быстрым движением. Но он еще не решился. Он колеблется. Что-то будет дальше?
Затем Вальтер показал «Урок» Детайя
[18]
: солдат в казарме учит пуделя играть на барабане.
— Остроумно! — заметил патрон.
Дюруа одобрительно посмеивался, выражал свой восторг:
— Чудесно, чудесно, чуде…
И вдруг осекся, услыхав голос только что вошедшей г-жи де Марель.
Патрон продолжал показывать картины и объяснять их содержание.
Он навел лампу на акварель Мориса Лелуара
[19]
«Препятствие». Посреди улицы затеяли драку два здоровенных парня, два геркулеса, и из-за них вынужден остановиться портшез. В оконце портшеза прелестное женское личико; оно не выражает ни нетерпения, ни страха… оно, если хотите, любуется единоборством этих двух зверей.
— В других комнатах у меня тоже есть картины, — сообщил Вальтер, — только менее известных художников, не получивших еще всеобщего признания. А здесь мой «Квадратный зал». В данный момент я покупаю молодых, совсем молодых, и пока что держу их в резерве, в задних комнатах, — жду, когда они прославятся. Теперь самое время покупать картины, — понизив голос до шепота, прибавил он. — Художники умирают с голоду. Они сидят без гроша… без единого гроша…
Но Дюруа уже ничего не видел, он слушал и не понимал. Г-жа де Марель была здесь, сзади него. Что ему делать? Поклонись он ей, она, чего доброго, повернется к нему спиной или ответит дерзостью. А если он к ней не подойдет, то что подумают другие?
«Во всяком случае, надо оттянуть момент встречи», — решил Дюруа. Он был так взволнован, что у него мелькнула мысль, не сказаться ли ему больным и не уйти ли домой.
Осмотр картин был закончен. Вальтер поставил лампу на стол и пошел встречать новую гостью, а Дюруа снова принялся рассматривать картины, точно он не мог на них налюбоваться.
Он терял голову. Что ему делать? Он слышал голоса, до него долетали обрывки разговора.
— Послушайте, господин Дюруа, — обратилась к нему г-жа Форестье.
Он поспешил к ней. Ей надо было познакомить его с одной своей приятельницей, которая устраивала бал и желала, чтобы о нем появилась заметка в хронике «Французской жизни».
— Непременно, сударыня, непременно… — бормотал он.
Госпожа де Марель находилась теперь совсем близко от него. Ему не хватало смелости повернуться и отойти.
Вдруг ему показалось, что он сошел с ума.
— Здравствуйте, Милый друг, — отчетливо произнесла г-жа де Марель. — Вы меня не узнаете?
Он живо обернулся. Она стояла перед ним, приветливо и радостно улыбаясь. И — протянула ему руку.
Дюруа взял ее руку с трепетом: он все еще опасался какой-нибудь каверзы или ловушки.
— Что с вами случилось? Вас совсем не видно, — простодушно сказала она.
— Я был так занят, сударыня, так занят, — тщетно стараясь овладеть собой, залепетал он. — Господин Вальтер возложил на меня новые обязанности, и у меня теперь масса дел.
Госпожа де Марель продолжала смотреть ему в лицо, но ничего, кроме расположения, он не мог прочитать в ее глазах.
— Я знаю, — сказала она. — Однако это не дает вам права забывать друзей.
Их разлучила только что появившаяся толстая декольтированная дама с красными руками, с красными щеками, претенциозно одетая и причесанная; по тому, как грузно она ступала, можно было судить о толщине и увесистости ее ляжек.
Видя, что все с нею очень почтительны, Дюруа спросил г-жу Форестье:
— Кто эта особа?
— Виконтесса де Персмюр, та самая, которая подписывается «Белая лапка».
Дюруа был потрясен, он чуть не расхохотался.
— Белая лапка! Белая лапка! А я-то воображал, что это молодая женщина, вроде вас. Так это и есть Белая лапка? Хороша, хороша, нечего сказать!
В дверях показался слуга.
— Кушать подано, — объявил он.
Обед прошел банально и весело: это был один из тех обедов, во время которых говорят обо всем и ни о чем. Дюруа сидел между старшей дочерью Вальтера, дурнушкой Розой, и г-жой де Марель. Соседство последней несколько смущало его, хотя она держала себя в высшей степени непринужденно и болтала с присущим ей остроумием. Первое время Дюруа волновался, чувствовал себя неловко, неуверенно, точно музыкант, который сбился с тона. Но постепенно он преодолевал робость, и в тех вопросительных взглядах, которыми они обменивались беспрестанно, сквозила прежняя, почти чувственная интимность.
Вдруг что-то словно коснулось его ступни. Осторожно вытянув ногу, он дотронулся до ноги г-жи де Марель, и та не отдернула ее. В эту минуту оба они были заняты разговором со своими соседями.
У Дюруа сильно забилось сердце, и он еще немного выставил колено. Ему ответили легким толчком. И тут он понял, что их роман возобновится.
Что они сказали друг другу потом? Ничего особенного, но губы у них дрожали всякий раз, когда встречались их взгляды.
Дюруа, однако, не забывал и дочери патрона и время от времени заговаривал с ней. Она отвечала ему так же, как и ее мать, — не задумываясь над своими словами.
Справа от Вальтера с видом королевы восседала виконтесса де Персмюр. Дюруа без улыбки не мог на нее смотреть.
— А другую вы знаете — ту, что подписывается «Розовое домино»? — тихо спросил он г-жу де Марель.
— Баронессу де Ливар? Великолепно знаю.
— Она вроде этой?
— Нет. Но такая же забавная. Представьте себе шестидесятилетнюю старуху, сухую как жердь, — накладные букли, вставные зубы, вкусы и туалеты времен Реставрации.
— Где они нашли этих ископаемых?
— Богатые выскочки всегда подбирают обломки аристократии.
— А может быть, есть другая причина?
— Никакой другой причины нет.
Тут патрон, оба депутата, Жак Риваль и Норбер де Варен заспорили о политике, и спор этот продолжался до самого десерта.
Когда все общество вернулось в гостиную, Дюруа подошел к г-же де Марель и, заглянув ей в глаза, спросил: