Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову - читать онлайн книгу. Автор: Брэнди Скиллаче cтр.№ 47

11 сентября 1981 года полиция окружила лабораторию в местности Силвер-Спринг (округ Монтгомери, штат Мэриленд), пригороде Вашингтона. В ничем не примечательном двухэтажном здании располагался Институт поведенческих исследований. Наряд полиции, ворвавшийся с ордером на обыск в практически пустое по случаю выходных учреждение, едва не задохнулся от едкого смрада мочи и фекалий ^[353]. Особенно невыносимой вонь становилась у дверей вивария. Из маленьких грязных клеток на людей смотрели 17 обезьян из Филиппин. У некоторых из них отсутствовали пальцы. У других зияли раны на конечностях ^[354]. «Перчатки!» – скомандовал лейтенант Ричард Суэйн. Иначе в такой антисанитарии работать нельзя. «Я не раз проводил обыск по ордеру, – рассказывал он потом репортерам из The Washington Post. – Работал по убийствам, по наркотикам, в притонах, но в той комнате я впервые почувствовал, как мне страшно за собственное здоровье просто потому, что я туда зашел» ^[355]. Это был первый в истории США полицейский рейд в научно-исследовательский центр, и состоялся он при посредстве человека по имени Алекс Пачеко, одного из основателей движения PETA.

«О правах животных я впервые услышал в 1978 году», – писал позднее Пачеко в статье о «семнадцати из Силвер-Спринг» ^[356]. Он родился в Огайо и собирался стать католическим священником, но его судьбу изменило посещение скотобойни, где летом подрабатывал его приятель. Алекса потрясло бесчеловечное обращение со скотом, и утешение он нашел в работах Питера Сингера.

Сингер, профессор биоэтики и видный борец за права животных, написал свою фундаментальную работу «Освобождение животных» ^[357] всего тремя годами ранее. К 1978 году Сингер издал написанную в соавторстве с американским философом Томом Риганом книгу «Права животных и обязанности человека», где его идеи получили дальнейшее развитие. Иногда Сингер делал оговорки об экспериментах (допуская их необходимость в ряде случаев), но и он, и Риган считали, что лучший способ использовать животных в научных исследованиях – «это вовсе не использовать животных» ^[358]. После выхода книги Ригана и Сингера The New York Times напечатала статью, где число животных, ежегодно используемых для экспериментов, оценивалось в 80 млн, в частности 45 млн крыс и мышей, 700 000 кроликов, 500 000 собак и 200 000 кошек ^[359]. Большинство этих жертв, говорилось в статье, «никоим образом» не помогли ни биологии, ни медицине (поскольку эти опыты, по мнению журналиста, не привели к серьезным научным прорывам). Но неважно, был ли какой-то смысл в гибели этих животных: приносить их в жертву – уже преступление само по себе. «Смерть – худший вред, ведь это самая невосполнимая потеря», – настаивал Риган: нельзя относиться к животным как к расходному материалу ^[360]. Как и у человека, у других животных есть чувства, и они заслуживают равных с нами прав. Молодой Пачеко горячо соглашался. Он с энтузиазмом влился в движение, а через два года, в 1980-м (к тому времени он уже был студентом Университета Джорджа Вашингтона, где специализировался в политологии и экологии), познакомился с закаленной активисткой Ингрид Ньюкирк.

Ньюкирк, уроженка Англии, в юности переехала в Индию, где они с матерью стали волонтерами у матери Терезы и помогали заботиться о прокаженных. Идеями защиты животных Ньюкирк прониклась еще за границей, а потом, приехав в США, 11 лет боролась за улучшение положения животных в качестве первой в округе Колумбия женщины – представителя по правам животных. Будучи сторонницей принятия законов, регулирующих стерилизацию и кастрацию домашних животных и гарантирующих государственное финансирование ветеринарных услуг, она пристально следила за работой таких международных организаций, как британский Фронт освобождения животных. Она тоже читала работы Сингера, а собственный опыт в зоозащите убедил ее, что Соединенным Штатам тоже необходимо массовое движение за освобождение животных. Вскоре свою помощь ей предложит Пачеко: он с его рвением и энергией внесет неоценимый вклад в общее дело ^[361]. Но прежде им нужно было создать себе репутацию, начав с выбора названия, целей и первых задач. Решив назваться «Люди за этичное отношение к животным», Ньюкирк и Пачеко решили сосредоточиться на животных, используемых для медицинских опытов, – как первые группы антививисекционистов на заре XX века. (Скандал, известный как «дело о рыжей собаке», стал толчком к зарождению в Великобритании антививисекционизма – движения в защиту подопытных собак, игравшего на сочувствии общества к друзьям человека, мучительно умиравшим в лабораториях.)

Пачеко уже прощупал почву и узнал об Институте поведенческих исследований в Силвер-Спринг. Он решил сделать следующий шаг – лично понаблюдать, что там происходит, и подал заявку на вакантную должность. Через несколько дней его взяли волонтером к доктору Эдварду Таубу, который проделывал опыты над хирургически искалеченными приматами, чтобы изучать процесс восстановления поврежденных конечностей ^[362].

Тауб ставил опыты по деафферентации, в ходе которых перерезал подопытным спинальный ганглий, передающий сенсорные сигналы от конечностей к центральной нервной системе ^[363]. В сущности, это означает, что обезьяна не чувствовала конечностей, но могла ими двигать. Затем он различным образом – дразня едой, стимулируя электрическими разрядами – побуждал обезьян двигать нечувствительной конечностью. Выглядит чудовищно, но так Тауб опроверг ошибочную теорию нейробиологов (выдвинутую в 1890-х годах учеными, тоже рассекавшими нервы у приматов), будто паралич конечности вызывается отсутствием чувствительности. К 1982 году Тауб уже девять лет получал гранты: первые семь лет его финансировал Национальный институт психического здоровья, затем – Национальные институты здравоохранения ^[364]. Тауб разрабатывал теорию «выученного неиспользования»: обезьяны не использовали нечувствительные конечности лишь потому, что не «научились» (или не «перенаучились») ими владеть. Он надеялся, что людей тоже можно заново научить использовать деафферентированные конечности, и грантодатели сочли идею перспективной. Национальные институты здравоохранения рассчитывали, что работа Тауба поможет создать протоколы реабилитации для переживших инсульт ^[365]. Все складывалось как нельзя лучше, и Тауб, довольный, рассказывал жене о новом волонтере: «Какой у меня чудный студент. Согласился работать бесплатно, исключительно из интереса!» ^[366] Он еще не понимал, насколько силен этот интерес и чем он вызван.