Звучало нехорошо. Звучало совсем нехорошо.
* * *
Хелену отвели в подвал двое крепких мужчин в черном, каждый схватил ее за предплечье, и заперли в камере, о существовании которой Хелена даже не подозревала.
– Что мне здесь делать? – возмутилась она.
– Ждать, – сказал один из них.
Затем задвинул заслонку за решетчатым смотровым отверстием в двери, и она оказалась предоставлена самой себе.
Там были деревянная койка, на которой лежало древнее пыльное одеяло, крошечная раковина и пересохший унитаз. Хелена кончиками пальцев отодвинула одеяло, села на голое дерево, прислонилась к стенке и стала ждать. Через узкое окошко просачивался свет, которого едва хватало, чтобы разглядеть противоположную стену.
Должно быть, в какой-то момент она заснула, потому что вынырнула из беспокойных снов, когда дверь внезапно открылась и ее снова попросили куда-то проследовать.
На этот раз в комнату для допросов, Хелена тоже не подозревала, что такая существует. Ее усадили по одну сторону тяжелого дубового стола и приковали к цепи, а по другую сторону сидели двое мужчин и одна женщина в мундирах СС.
Так вот как выглядел допрос.
Что она искала в хранилищах данных СС, хотели они узнать.
– Местонахождение моей подруги, – правдиво заявила Хелена.
Еврейки? Да, ответила она, по крайней мере в соответствии с расовыми законами. Но вообще-то она протестантка, как и сама Хелена.
Как ей удалось получить более высокий уровень доступа?
– Я сама себе его предоставила.
Удивление. Большой скепсис. Как это?
– Я научилась делать подобные вещи, – объяснила Хелена. – Я провела годы, проникая в американские компьютеры, для которых у меня не было вообще никакого уровня доступа. Спросите у герра Мёллера или герра Адамека о проекте «Летучий песок».
Перерыв. Один остался охранять ее, остальные ходили рядом, звонили по телефону, что-то набирали на клавиатурах – все это было шуршащей кулисой, напоминавшей отдаленный шум дождя.
Когда они вернулись, то были настроены чуть менее враждебно, говорили с ней немного учтивее. Хм, да, проект «Летучий песок». Тем самым она оказала значительную услугу своему немецкому Отечеству, это надо признать.
– Кое-что еще, – сказал эсэсовец со шрамом на лбу. – Судя по документам, вы в последнее время работали на герра Леттке – так?
– Да, – ответила Хелена.
– Как он объяснил, с какой целью вы должны были писать для него эти запросы? – поинтересовался он и положил перед ней распечатки обработок данных, которые она никогда не видела. Телефонный запрос от 14 апреля 1938 года. Много запросов в отношении некой Цецилии Шметтенберг, ее поездок, расходов, ее телефонных разговоров…
– Я не писала эти запросы, – объявила она. – Я впервые их вижу.
– Кто же тогда их написал?
– Полагаю, он сам.
Взгляды, устремленные на нее, снова помрачнели. Так смотрят люди, убежденные, что их держат за дураков. И которым это совсем не нравится.
– Он просил меня научить его основным понятиям СЯЗ, – быстро добавила она. Слишком поздно вспомнив, что она обещала Леттке никому об этом не рассказывать.
Ну и что. Когда она ему это пообещала, о тюремных камерах и допросах эсэсовцами речи не было.
– Зачем ему это было нужно? – спросила светловолосая женщина, прищурив глаза. – Он аналитик. Аналитики занимаются постановками задач. Написание запросов и программ для решения задач – дело наборщиц программ.
Хелена кивнула.
– Я знаю. Но он хотел этому научиться.
– И какую он назвал причину?
– Сказал, что такие умения помогут ему стать лучшим аналитиком.
Дознаватели обменялись скептическими взглядами.
– Это противоречит всему накопленному опыту, – с явным отвращением заметил мужчина со шрамом. – Программирование – женское дело. Всем это известно.
Блондинка неодобрительно поджала губы.
– Почему вы на это согласились?
– А почему я не должна была? – задала встречный вопрос Хелена, резче, чем предполагала, и, вероятно, резче, чем уместно в сложившейся ситуации. – Да, я знаю, что программирование – женское дело. Что всегда так было. Но это не значит, что мужчины не смогут этим заниматься, если бы захотели. В конце концов, мы же не о рождении детей говорим, черт возьми!
Снова двое из них удалились, на этот раз двое мужчин, а женщина осталась. Она поинтересовалась, как же Леттке давалось программирование. Вопрос прозвучал так, словно он не часть допроса – скорее, ей просто стало любопытно.
Но, возможно, это была такая уловка. Хелена пожала плечами и сказала:
– Да так, нормально…
Мужчины вернулись, вновь задали вопрос, что говорил Леттке, объясняя, для чего ему это нужно.
– Не знаю, – резко ответила Хелена. – Он просто захотел.
Они не отступали. Ей нужно постараться точно вспомнить.
– Он что-то говорил о том, что, возможно, это поможет ему лучше использовать возможности НСА, – наконец произнесла Хелена. – Так оно и вышло. Если бы он сам не писал запросы, ему бы никогда не пришла в голову идея, которая так понравилась вашему начальнику.
Недоверчивые взгляды. Какому начальнику? Какая идея?
– Рейхсфюреру Гиммлеру, – уточнила Хелена. – Мы помогли ему выследить евреев, скрывавшихся в Амстердаме. Способ придумал герр Леттке.
Сейчас все трое ушли посовещаться. Потом вернулись и сказали, что на этом пока всё. Но у них могут возникнуть другие вопросы. Затем ее отвели обратно в камеру, где тем временем был поставлен стол, на котором ее ждал поднос из столовой с холодным ужином.
Хелена поняла, что ее оставляют здесь на ночь или даже еще дольше и что ей неизбежно придется воспользоваться пересохшим туалетом.
* * *
Ужин она все же съела; затаив дыхание, встряхнула старое одеяло, натянула его на себя и попыталась уснуть, и в какой-то момент действительно задремала, окруженная настолько глубокой тьмой, которую никогда не знала раньше.
Потом она проснулась от холода, села прямо и стала ждать, обмотавшись затхлым, неприятно колючим одеялом, пока наконец не рассвело, а потом пока за ней не пришли и не увели ее снова.
Все это время у нее в голове крутилось воспоминание, как дядя Зигмунд сказал, когда она видела его в последний раз: «Я не единственный, кого держали взаперти. Нас всех держат взаперти».
Ее опять привели в комнату для допросов, но на этот раз не приковали к цепи. Вместо этого пришел эсэсовец с четырьмя серебряными шишечками в петлице, который представился оберштурмбаннфюрером Шнайдером, и объявил: