Красные глаза выдают его состояние: он не спал. Снова решал вопросы, нервничал и, наверное, переживал. Конечно переживал, никаких «наверное» быть не может.
— Как ты?
Мне почему-то не хочется говорить, лишь смотреть на него, читая по вновь потемневшим глазам.
Но я отвечаю:
— Согласись, могло бы быть и лучше, Мартин.
Он приподнимает простыню, которой я укрыта, чтобы взглянуть на место ранения, но останавливается, замечая, что на мне нет больничной одежды.
Я киваю, разрешая, и он осторожно скользит горячей ладонью по моему животу, откинув ткань в сторону. Его взгляд задерживается на моей обнаженной груди, и Росс шумно сглатывает. Я не стесняюсь его и не пытаюсь прикрыться, он делает это сам, вернув простыню на место. Но его рука остается невесомо покоится возле квадратного пластыря, под которым скрывается шов.
— Что с Кайлом?
— Отправился кормить червей. Меня волнует другое — зачем ты пошла к нему?
— Я хотела помочь, — обиженно бурчу.
— Помогла? — Росс серьезен и не собирается опускать этот разговор.
— Разве нет?
— Не такой ценой, Эйва. Это было слишком…
— Глупо?
Мартин хочет сказать что-то еще, но не решается. Ответ застревает между его полуоткрытых губ.
— С Прайтом разобрались. Прибрать к рукам его активы дело времени. На очереди Сток, — в глазах мелькает больной азарт.
— Отговаривать тебя бесполезно?
— Я только начал, Эйва.
Мы замолкаем.
Его уже захлестнула волна, из которой он выберется сам, когда посчитает нужным. На полпути останавливаются только дураки. Такие, как Росс, доводят дело не только до конца, но и переступают через порог, забирая больше, чем планировалось.
Слишком много точек соприкосновения с болью, чтобы решать проблемы иными способами. Надо жестко, опасно, на грани смерти. Это работает только так, по-другому нет смысла.
— Ты любишь его? — внезапный вопрос заставляет очнуться.
— Кого?
Я не сразу понимаю, о ком идет речь. Но Росс молчит, ожидая, пока до меня дойдет.
— Не знаю, Мартин. Но я не должна была…
Он не дает договорить, останавливая меня жестом руки. Лишнее напоминание о произошедшем вызывает неприятные ощущения в области груди, которые он так старательно пытается игнорировать. Показательное безразличие не дает нужного эффекта, все до абсурда очевидно.
— Он требует встречи. Именно требует.
А я боюсь увидеть Элиота, боюсь снова залезть в эту чащу, откуда не смогу найти выход. У меня нет способности управлять своими чувствами, как это делают все вокруг.
— Я хочу домой.
— К нему или ко мне?
— Начинаешь сначала? Пластинка закончилась, так ты поставил ее заново?
Росс сносит с тумбочки вазу с цветами, опрокидывая их на пол. Я вздрагиваю. Он снова забывается, разрешая своим демонам выбраться наружу. Но лишь на мгновение, пока не замечает учащенные показатели пульса на мониторе прибора у кровати.
— Твою мать, — выдыхает он. — Кого из вас мне нужно грохнуть, чтоб отпустило?
Раздается тихий стук в дверь и следом неуверенный голос:
— Босс, пора.
Мартин растирает лицо руками, словно пытается отогнать наваждение. Чем чаще его бьют, тем изобретательнее он становится в попытках расставить все так, как нужно именно ему. На этой шахматной доске фигуры занимают только те клетки, которые выберет Росс. Он идет ва-банк, ставя на кон все, а дальше диктует свои правила. В этом и есть смысл везения.
— Я вернусь завтра. Ты останешься здесь до тех пор, пока Джон не убедит меня, что ты в порядке. У палаты будет дежурить охрана.
Забота. Забота как она есть. Черствая, принудительная, без споров.
Росс наклоняется и оставляет теплый поцелуй на моем виске.
— Отдыхай, милая.
Он устремляется к двери, стараясь не оборачиваться, но ему все же приходится.
— Мартин, там был охранник, молодой, в белой футболке. Что с ним?
— Жив твой Аден, — усмехается Росс. — Нормальный парень. Теперь работает на меня. Но к тебе я его не приставлю, — вдруг тебе захочется трахнуть кого-то еще.
Он уходит, оставляя меня размышлять. Росс все-таки присвоил меня, решил, что может в любую минуту сделать своей даже после того, как отпустил. Его слово против слова начальника охраны. Неравнозначные веса, было очевидно. Однако, Элиот уже показал, что не прогнется.
И все же, Мартин берет верх: начальник охраны так и не появляется в течение следующих нескольких дней. Видимо, его требования были отклонены. Зато Росс регулярно наведывается раз в день, рано утром. Смотрит, изучает, будто что-то меняется во мне с каждой встречей. Он непривычно холоден, но его прощальные поцелуи говорят о другом. Держать тягу в узде и следовать прописанному для себя сценарию не удается. Мартин срывается всякий раз, когда я улыбаюсь ему.
Неделя пролетает незаметно. Это последняя ночь, и Мартин заберет меня из этих больничных стен. Хотя, стоит отметить, что он предпринимает все, чтобы я чувствовала себя комфортно, не считая вездесущей троицы, таскающейся за мной по коридорам.
Я стараюсь побыстрее уснуть, приблизив тем самым утро, когда смогу отправиться домой. Сон не идет, вызывая откровенное раздражение.
Сажусь на кровати, немного морщась от неприятных ощущений. Шов тянет и слегка зудит. Если не делать резких движений, то рана почти не тревожит.
За дверью слышится шум и какая-то возня, заставляя прислушаться. Я затихаю, стараясь не издавать ни звука, и подкрадываюсь к деревянному полотну. Шорохи прекращаются. Жгучее желание разнести горе-охранников подталкивает меня, и я распахиваю дверь.
В свете тусклого ночника, льющегося от поста медсестры, я различаю его заостренные черты лица и хищную ухмылку.
— Тоби? — одними губами произношу я.
Становится страшно, чертовски страшно. Он здесь, передо мной.
Чуть поодаль на полу я замечаю людей Росса, не подающих никаких признаков жизни. Эффект неожиданности или хронический кретинизм? Не совсем понятно.
Сток подходит вплотную и, прильнув к шее носом, делает глубокий вдох.
— Да-а. Твой запах сводит с ума… все еще.
Я же, наоборот, стараюсь не дышать рядом с ним: от страха и неприязни. Конечно я напугана, ведь он достал меня не просто так. За каждым его действием кроется не самый добрый умысел.
— Что тебе нужно?
— То, что мне было нужно, ты достать не смогла. От тебя нету толка, детка, но в этой маленькой головке много лишней информации.