Кортни покачала головой, ее щеки были бледными как мел.
— Но зачем нам резать себя? Это безумие.
Тонкие пальцы Маккензи сжали деревянную ручку ножа.
— Так надо. Это единственный способ. Ты знаешь, какие неприятности нам грозят, если наши родители узнают о том, что мы сделали?
— Она лишь пыталась покончить с собой. Но она не умерла, — заметила Дестини.
Голубые глаза Маккензи яростно вспыхнули.
— Ты думаешь, это имеет значение? Это может попасть в наши характеристики. Может разрушить нам жизнь.
Оливия скептически скрестила на груди руки.
— Ты все преувеличиваешь. Вряд ли она что-то скажет.
Маккензи серьезно покачала головой и переместила нож в руке, чтобы провести им по ладони.
Какой-то миг ничего не менялось. Мы смотрели, неподвижно застыв, как мухи в янтаре. Затем на ладони Маккензи выступила тонкая полоска крови.
Мы ахнули. Маккензи посмотрела на кровь на своей ладони, затем подняла нож, и ее исступленные глаза скользнули по комнате, сверля взглядом каждую из нас.
— Кто следующая?
Я не стала ждать, чтобы увидеть, кто будет следующей. В каждой спальне в большом доме Маккензи была собственная ванная комната. Я бросилась в нее и рухнула на колени перед унитазом, чувствуя, что меня вот-вот вырвет. Слышала шепот девочек в спальне, а затем тихий щелчок, когда дверь открылась и закрылась. Я знала, что это Элиза, еще до того, как она опустилась на колени рядом со мной и положила свою твердую руку мне на спину.
— С тобой все в порядке?
Я откинулась назад, вытирая с подбородка слюну, и покачала головой.
— Не могу… Не могу этого сделать.
— Все будет хорошо, Эмили.
— Она пыталась убить себя.
— Эмили, все будет хорошо. Поверь мне.
— Откуда ты знаешь?
Элиза игриво улыбнулась.
— Просто знаю.
— Я не собираюсь резать себя. Маккензи ненормальная.
Игривая улыбка исчезла с ее лица.
— Не поверю, что ты серьезно, — сказала я.
— Гарпия навсегда.
— Ты в своем уме? Это не игра, Элиза. Грейс пыталась покончить с собой.
Элиза протянула обе руки, положила их мне на плечи и посмотрела мне прямо в глаза.
— Ты права, Эмили. Это не игра. Это реальность. И знаешь что? Маккензи права. Это может погубить нашу жизнь. Мы должны держаться вместе.
Я снова покачала головой, глядя мимо нее на закрытую дверь ванной.
— Я не собираюсь этого делать. Только не ради нее.
— Тогда сделай ради меня. Забудь, что Маккензи даже предлагала. Думай об этом как о нашем с тобой взаимном обещании. Что мы никогда не соврем друг другу. Что мы всегда будем рядом друг с другом. Что мы навсегда останемся подругами.
Была ли Элиза искренней? В тот момент я верила, что да, потому что не могла поверить ни во что другое. Я была напуганной четырнадцатилетней девочкой, которой казалось, что во всем мире нет никого, кто бы ее защитил.
— Клянешься?
Элиза усмехнулась, подняла мизинец и подождала, когда я обовью свой мизинец вокруг ее мизинца.
— Клянусь.
60
Отправьте группу мальчиков, близких к переходному возрасту, на остров одних, без присмотра взрослых, и начнется анархия. Они передерутся. Они поубивают друг друга. Воцарится хаос.
Отправьте группу девочек-подростков на остров одних, без присмотра взрослых, и между ними будет тишь да гладь. Время от времени они могут ссориться, но в итоге станут поддерживать порядок и следить за тем, чтобы никто не умер.
Возможно, у мистера Хьюстона была интересная теория, но всего лишь теория. Хотя он был женат, хотя у него была дочь, он никогда по-настоящему не понимал противоположный пол. Он не знал, насколько мы безжалостны. Насколько коварны. Насколько жестоки.
Сколько бы человек ни было в нашей группе, мы всегда вынюхиваем самую слабую. Возможно, мы ничего не станем делать — просто оставим ее в покое, — но всегда будем знать, кто первой пойдет в расход в случае необходимости.
Еще одна вещь, которую мистер Хьюстон не понимал. Мы, девочки — девочки, которые со временем станут женщинами, — сделаем все возможное, чтобы выжить.
Даже если это означает уничтожение всех остальных.
* * *
Почти в два часа ночи в тупике было тихо. Должно быть, это ночь вывоза мусора, так как у въезда на каждую дорожку были выставлены и большие, и стандартные мусорные баки. Каждый дом выставил мусор, кроме одного. Дома Элизы или, по крайней мере, дома, адрес которого мне прислал Бен. На его дорожке горел яркий свет. В окнах было темно, но это не значило, что ее не было дома. Может, она уже в постели и крепко спит.
Въехав на дорожку, я выключила фары и заглушила мотор. Окна были опущены, и я на фоне звуков охлаждающегося двигателя прислушалась.
Тишина.
Детектив Эрнандес уже наверняка добрался до больницы. К счастью, Терри дождалась своей очереди, и ее осмотрел врач.
Детектив и несколько его подчиненных внимательно слушали, как Кортни рассказывала им, что произошло, что привело к похищению Терри. Детектив наверняка хватится меня — я звонила ему, пробираясь через стоянку сотрудников к машине Дэниела, — и Кортни скажет, что я отправилась искать Элизу.
Это все, что я ей сказала. Я все еще не решила, что скажу Кортни, когда придет время. Пока что у меня все еще не было никаких улик. Вот почему я здесь — чтобы добыть некое неопровержимое доказательство того, что Элиза и Маккензи замешаны, что это они стояли за всем, а то, что рассказала мне Элиза, не просто теория, порожденная ее злобным умом.
Я вытащила телефон и набрала 911. Но зеленую кнопку вызова нажимать не стала. Рано. Я должна убедиться, что Элиза здесь, и Маккензи, если мне повезет. Если они здесь, я просто суну телефон обратно в карман, как сделала это перед тем, как села в машину Элизы. Только на этот раз все разговоры будут записываться на номер 911. И никакая Элиза или Маккензи не смогут заставить меня их удалить.
Через пару секунд после того, как я позвонила в дверь, я задумалась, а тот ли это дом. Я не сомневалась, что Бен дал мне адрес, привязанный к номерному знаку, но что, если Элиза украла машину или поменялась с кем-то номерами? Или сменила имя в реестре автовладельцев. Я могла, сама того не подозревая, запросто разбудить невинную семью. Вдруг у них грудной ребенок, и он в любой момент расплачется. Или собака, которая начнет лаять.
Я задержала дыхание и прислушалась, но улица позади меня была все такой же темной и тихой. Дом тоже. За опущенными шторами не горела ни одна лампочка.