Ущерб тела - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Этвуд cтр.№ 31

В проеме двери появляется третья женщина, в коричневом платье и черной вязаной шапочке.

– Сколько? – спрашивает доктор Пескарь у вязальщицы, и Ренни понимает, что должна купить одно из изделий. И покупает.

– Сколько времени вы работали? – спрашивает ее Ренни.

– Три дня, – отвечает та. У нее полное лицо и приятная открытая улыбка.

– Это если твой парень не дома, – говорит доктор, и все смеются.

– Мы хотим осмотреть бараки, – говорит доктор. – Эта дама из Канады, она пишет о местной истории.

Он не так ее понял! Вот почему он все это ей показывает. Ренни не хватает духу огорчить его.

Женщина открывает облезлую дверь и приглашает их войти. Ренни замечает, что у нее на плече значок: «МАТРОНА».

– Эти женщины живут здесь? – спрашивает она.

– Они заключенные, – отвечает доктор. – Та, у которой вы купили сувенир, зарубила другую женщину. Вторая не знаю за что.

Позади них «матрона» стоит в дверях и смеется вместе с товарками. Все выглядит умилительно.

Они вышли в коридор; с одной стороны тянется ряд дверей, с другой – окна со ставнями, отсюда открывается изумительный морской пейзаж. Они проходят в дверь; за ней еще один коридор, с рядом небольших комнат.

Внутри царит запустение; с потолка свисают летучие мыши, на стенах осиные гнезда, по углам плесневеют объедки. «НАЗАД В ВАВИЛОН», – нацарапано поперек стены. «ВСЕМ ЛЮБОВЬ». В комнатах, наиболее удаленных от моря, влажно и сумрачно, Ренни кажется, что она в подвале.

Они возвращаются в главный коридор, где на удивление прохладно, и идут до самого конца. Доктор говорит:

– Попытайтесь представить, каково было, когда здесь квартировало пятьсот человек.

«Тесновато», – думает Ренни. И спрашивает:

– А здесь натуральное дерево?

Доктор Пескарь открывает дверь в конце коридора, и они видят небольшой, частично мощеный дворик в окружении стен. Он весь порос сорняками; в одном углу копошатся три большие свиньи. В другом стоит непонятная конструкция из кое-как пригнанных друг к другу досок. К плоской верхушке ведет лестница, но стенок нет, лишь перекладина. Доски свежие, но сооружение уже обветшало; Ренни подумала, что это, наверное, детский домик для игр, который забросили, недостроив; интересно, откуда он здесь.

– Туристы всегда хотят на это взглянуть, – говорит доктор.

И до Ренни вдруг доходит, чтó перед ней. Виселица.

– Вы должны ее сфотографировать, для статьи, – говорит доктор. – Для славных канадцев.

Ренни взглянула на него. Ни тени улыбки.

* * *

Доктор рассказывает ей про карибских индейцев.

– В некоторых древних племенах делали носовые маски, – говорит он. – Их использовали для приема жидких наркотиков. Они особенно интересуют наших гостей. А еще они принимали наркотики… сзади. В религиозных целях, конечно.

– Как это – сзади? – спросила Ренни.

Доктор рассмеялся.

– Ритуальная клизма, – сказал он. – Обязательно упомяните об этом в статье.

Ренни сомневается, правда ли это, но уж слишком нелепо звучит для выдумки. Она не уверена, что читатели «Вайзора» захотят услышать об этом, но кто знает. Возможно, это даже войдет в моду – среди курильщиков с хроническим кашлем.

Доктор Пескарь настойчиво приглашает ее пообедать, и Ренни, от голода готовая съесть слона, соглашается. Они заходят в китайский ресторан, он маленький, темный, в нем еще жарче, чем снаружи, на солнце. Два потолочных вентилятора разгоняют влажный воздух, но прохлады не дают; Ренни уже чувствует, что у нее вспотели подмышки и вниз по груди сбегают горячие капли. Они садятся за красный пластиковый стол с коричневыми пятнами от соуса.

Доктор, расположившись напротив, улыбается ей тепло, по-отечески, нижние зубы у него налезают на верхние, словно обнимая их.

– Везде есть китайский ресторан, – говорит он. – В любой точке мира. Они непобедимы, как шотландцы, выгоняешь их в дверь, они лезут в окно. Кстати, во мне есть шотландская кровь, я порой думаю, не поехать ли на Сбор кланов. Жена говорит, видно, поэтому я такой упрямец.

Ренни с облегчением воспринимает упоминание о жене. Он слишком предупредителен, за этим должно что-то стоять.

Подходит официант, и Ренни разрешает доктору заказать и для себя.

– Иногда мне кажется, лучше бы я остался в Канаде, – говорит он. – Жил бы в квартире или в собственном доме, как все славные канадцы, лечил бы овец. Я даже люблю снег. Когда я впервые его увидел, то выбежал на улицу в носках, без куртки. Я танцевал и был просто счастлив. Но зачем-то вернулся сюда.

Приносят зеленый чай, Ренни наливает его в чашки. Доктор Пескарь берет свою, вертит в руках, вздыхает.

– Любовь к своей стране – истинное проклятье, друг мой, – говорит он. – Особенно к такой, как наша. Гораздо легче жить в другой стране. Тогда не будет соблазна.

– Какого соблазна? – говорит Ренни.

– Изменить порядок вещей.

Она чувствует, что разговор сворачивает на тему, которую у нее нет особого желания обсуждать. Она хочет найти другую. Дома всегда говорят о погоде, но здесь это не вариант, потому что погода как таковая отсутствует.

Доктор наклоняется к ней через стол.

– Буду с вами откровенен, друг мой. Я хочу вас кое о чем попросить.

Ренни не удивляется. Наконец-то загадка разрешится.

– О чем же? – спрашивает она.

– Позвольте я объясню. Это наши первые выборы после ухода англичан. Возможно, они станут и последними, я лично сам убежден, что британская парламентская модель здесь не приживется. Она и в Англии-то работает только благодаря традиции, для них еще существуют «невозможные вещи». А здесь возможно все. – Он делает паузу, отпивая чай. – Я бы хотел, чтоб вы написали об этом.

Чего-чего, а такого поворота Ренни не ожидала. Впрочем, что тут такого? К ней постоянно обращаются люди по поводу своих наболевших проблем. В таких случаях ее взгляд становится прозрачным.

– Прекрасно, – обычно говорит она. – Замечательная идея.

И все довольны.

Вместо этого она говорит:

– Но что я могу об этом написать?

– Опишите то, что вы увидите, – говорит доктор, словно не замечая язвительности ее тона. – Я прошу вас об одном: смотрите в оба. Мы будем называть вас наблюдателем, как наших друзей в ООН. – Короткий смешок. – Просто раскройте глаза, и вы увидите всю правду жизни. Вы ведь журналистка, и ваш долг – сообщать информацию.

Ренни очень не нравится слово «долг». Слишком часто она слышала его в Гризвольде.

– У меня другая специфика, – говорит она.

– Я понимаю, друг мой, – говорит доктор. – Вы пишете о путешествиях, попали сюда случайно, но в данный момент нам больше не к кому обратиться. Здесь просто больше никого нет. Будь вы политическим журналистом, власти не обрадовались бы вашему приезду, они тянули бы с визой или просто-напросто выслали бы вас. В любом случае, мы слишком маленькие, чтобы привлечь внимание извне, а к тому времени, как кто-то проявит интерес, будет слишком поздно. Ведь все ждут крови.