– Это глупо, – сказала она. – Этого не должно быть, но мне не нравится, что кто-то другой вечером будет спать рядом с вами.
– Мне тоже не нравится, – тихо сказал Жербер. И с каким-то отчаянием добавил: – Мне хотелось бы, чтобы только вы любили меня.
– Я вас очень сильно люблю, – отозвалась Франсуаза.
– Никогда ни одну женщину я не любил так, как вас, – сказал Жербер. – Ничего похожего, совсем ничего.
Слезы навернулись на глаза Франсуазы. Жербер нигде не укоренится и никогда никому не будет принадлежать. Но ей он без утайки отдавал все, что только мог отдать.
– Дорогой, милый мой Жербер, – целуя его, сказала она.
Такси остановилось. С минуту она смотрела на него помутившимся взглядом, не решаясь отпустить его пальцы. Ее охватила физическая тревога, словно она должна была рывком броситься в глубокие воды.
– До свидания, – внезапно сказала она. – До завтра.
Она вошла в маленькую дверь театра.
– Месье Лабрус наверху?
– Наверняка. Он даже еще не звонил, – ответила консьержка.
– Принесите, пожалуйста, два кофе с молоком и тосты.
Она пересекла двор. Сердце ее полнилось недоверчивой надеждой. Письмо было написано три дня назад, Пьер мог передумать. Однако это было в его характере: отказавшись однажды от какой-то вещи, он полностью отрешался от нее. Франсуаза постучала.
– Войдите, – послышался сонный голос.
Она включила свет. Пьер открыл покрасневшие глаза. Он утопал в простынях, и у него был блаженный, ленивый вид огромной личинки.
– Похоже, ты спал, – весело сказала Франсуаза.
Она села на край кровати и поцеловала его.
– Какой ты теплый. У меня возникает желание лечь.
Вытянувшись во весь свой рост на полке вагона, она хорошо выспалась, но эти белые простыни казались такими уютными.
– Как я рад, что ты здесь! – сказал Пьер. Он протер глаза. – Подожди, я сейчас встану.
Она подошла к окну и раздвинула шторы, пока он облачался в великолепный халат красного бархата, скроенный, как театральный костюм.
– Ты хорошо выглядишь, – заметил Пьер.
– Я отдохнула, – сказала Франсуаза. Она улыбнулась. – Ты получил мое письмо?
– Да. – Пьер тоже улыбнулся. – Знаешь, я не так уж удивился.
– Меня поразило не столько то, что я спала с Жербером, – сказала Франсуаза. – Главное то, как он, похоже, привязан ко мне.
– А ты? – с нежностью спросил Пьер.
– Я тоже, – призналась Франсуаза. – Я очень к нему привязана. И к тому же меня радует то, что наши отношения, став такими глубокими, сохранили при этом всю свою легкость.
– Да, это хорошо, – сказал Пьер. – Это удача для него, как и для тебя.
Он улыбался, но в голосе его проскальзывала тень настороженности.
– Ты не видишь в этом ничего предосудительного? – спросила Франсуаза.
– Конечно нет, – отвечал Пьер.
В дверь постучали.
– Ваш завтрак. – Консьержка поставила поднос на стол.
Франсуаза схватила кусок поджаренного хлеба; он был хрустящий сверху и мягкий внутри; она намазала его маслом и наполнила чашки кофе с молоком.
– Настоящий кофе с молоком, – сказала она. – Настоящие тосты. Это очень приятно. Если бы ты видел то черное месиво, которое готовил нам Жербер.
– Упаси меня Бог, – отозвался Пьер. Вид у него был озабоченный.
– О чем ты думаешь? – с некоторым беспокойством спросила Франсуаза.
– О, ни о чем, – ответил Пьер. Он заколебался. – Если я немного озадачен, то это из-за Ксавьер. То, что происходит, скверно для нее.
У Франсуазы кровь застыла в жилах.
– Ксавьер! – произнесла она. – Но я не прощу себе больше, если чем-то пожертвую для нее.
– О! Не подумай, что я позволю себе в чем-то тебя упрекать, – поспешно сказал Пьер. – Но что касается меня, я как раз только что склонил ее построить с Жербером настоящие прочные отношения.
– Разумеется, это некстати, – с усмешкой заметила Франсуаза. Она в упор взглянула на него. – Как у тебя обстоят дела с ней? Как все прошло?
– О! Все очень просто, – ответил Пьер. На мгновение он заколебался. – Когда я расстался с тобой – помнишь, – я хотел заставить ее порвать с Жербером. Но как только мы заговорили о нем, я почувствовал более сильное сопротивление, чем предполагал; что бы она там ни говорила, она очень им дорожит. Это заставило меня усомниться. Если бы я настаивал, то, думаю, убедил бы ее. Но я задался вопросом, действительно ли я этого хочу.
– Да, – вымолвила Франсуаза.
Она пока не осмеливалась верить обещаниям этого разумного голоса, этому внушающему доверие лицу.
– В первый раз, когда я снова ее увидел, то был потрясен. – Пьер пожал плечами. – А потом, когда я получил ее в свое распоряжение с вечера до утра – раскаявшуюся, исполненную добрых намерений, почти влюбленную, она вдруг утратила всякое значение в моих глазах.
– У тебя все-таки неважный характер, – весело заметила Франсуаза.
– Нет, – возразил Пьер. – Понимаешь, если бы она безоглядно бросилась в мои объятия, я наверняка был бы взволнован; возможно, впрочем, также, я вошел бы в азарт, если бы она оставалась настороже. Но я видел ее такой жаждущей вновь завоевать меня и в то же время такой озабоченной тем, чтобы ничем не пожертвовать ради меня, и это внушило мне слегка брезгливую жалость.
– И что? – спросила Франсуаза.
– Какое-то время у меня все-таки было искушение упорствовать, – продолжал Пьер. – Однако я испытывал такое безразличие к ней, что это показалось мне нечестным: в отношении нее, тебя, в отношении Жербера. – На мгновение он умолк. – И потом, когда истории приходит конец, это конец, – сказал он, – ничего не поделаешь. Ее связь с Жербером, сцена, которая произошла между нами, то, что я подумал о ней и о себе, – все это непоправимо. Уже в первое утро в «Доме», когда она снова поддалась приступу ревности, я пришел в уныние при мысли, что все опять начнется сначала.
Франсуаза без возмущения приняла недобрую радость, всколыхнувшую ее сердце. Совсем недавно ей дорого обошлось желание сохранить чистоту своей души.
– Но ты все-таки продолжаешь встречаться с ней? – спросила она.
– Разумеется, – ответил Пьер. – Решено было даже, что отныне нас связывает неизбывная дружба.
– Она не рассердилась на тебя, когда узнала, что ты не увлечен больше ею?
– О! Я проявил ловкость, – отозвался Пьер. – Я сделал вид, будто устраняюсь с сожалением, но в то же время убеждал ее, раз ей претит пожертвовать Жербером, полностью отдаться этой любви. – Он взглянул на Франсуазу. – Знаешь, я вовсе не желаю ей больше зла. Как ты сказала мне однажды, у меня нет права брать на себя роль судьи. Если она провинилась, то ведь на мне тоже есть вина.