Гостья - читать онлайн книгу. Автор: Симона де Бовуар cтр.№ 110

Ксавьер отодвинула свой стакан.

– Я ухожу, – решительно сказала она.

– Главное, хорошенько отдохните, – насмешливым тоном произнесла Франсуаза.

Ничего не ответив, Ксавьер протянула ей руку. Она смутно улыбнулась Пьеру и быстро вышла из кафе.

– Положение тяжелое, – заметила Франсуаза.

– Да, – согласился Пьер. Он выглядел раздосадованным. – Однако она казалась вполне довольной, когда я попросил ее подождать нас.

– Ей наверняка не хотелось расставаться с тобой, – заметила Франсуаза. Она усмехнулась. – Зато какой удар для нее, когда она увидала перед собой меня.

– Это опять будет невыносимо, – сказал Пьер. Он мрачно взглянул на дверь, через которую вышла Ксавьер. – Я задаюсь вопросом, стоит ли начинать все заново, из этого нам никогда не выпутаться.

– Как она тебе говорила обо мне? – спросила Франсуаза.

Пьер заколебался.

– Казалось, она в хороших отношениях с тобой, – сказал он.

– Но все-таки? – Она с раздражением смотрела на смущенное лицо Пьера. Теперь он считал себя обязанным щадить ее. – У нее есть какие-то мелкие жалобы?

– Кажется, она немного сердится на тебя, – признался Пьер. – Я думаю, она понимает, что ты не так уж пылко любишь ее.

Франсуаза напряглась.

– Что она в точности говорила?

– Она сказала, что я был единственным человеком, который не стремился лечить ее настроение холодным душем, – сказал Пьер. За безучастностью его голоса проглядывало легкое удовлетворение чувствовать себя до такой степени незаменимым. – А потом в какой-то момент она заявила с восторженным видом: «Вы и я, мы не нравственные создания, мы способны совершать гнусные поступки». И поскольку я возражал, она добавила: «Это из-за Франсуазы вы хотите казаться нравственным, но по сути вы такой же предатель, как я, и душа у вас такая же черная».

Франсуаза покраснела. Она и сама тоже начинала ощущать ее как смешной изъян – эту легендарную нравственность, над которой исподтишка снисходительно посмеивались; возможно, пройдет не так уж много времени, и она от нее избавится. Франсуаза взглянула на Пьера и увидела на его лице нерешительное выражение, отражавшее не слишком чистую совесть. Видно было, что слова Ксавьер смутно польстили ему.

– Полагаю, эту попытку примирения она ставит мне в упрек как доказательство бесчувственности, – сказала она.

– Не знаю, – отвечал Пьер.

– Что было еще? – спросила Франсуаза. – Выкладывай всё, – добавила она в нетерпении.

– Ну, Ксавьер сделала злобный намек на то, что она именует самоотверженной любовью.

– Каким образом?

– Она продемонстрировала мне свой характер и с притворным смирением сказала: «Я прекрасно знаю, что очень часто бываю с людьми невыносимой, но что вы хотите? Я-то ведь не создана для самоотверженной любви».

Франсуаза пришла в замешательство; это было обоюдоострое вероломство: Ксавьер упрекала Пьера в том, что он оставался чувствителен к столь унылой любви, которую сама она беспощадно отвергала. Франсуаза далека была от того, чтобы подозревать размах подобной враждебности, где смешивались ревность и досада.

– Это всё? – спросила она.

– Кажется, да, – ответил Пьер.

Это было не все, но Франсуаза почувствовала вдруг усталость расспрашивать; она знала уже достаточно, чтобы ощутить на губах коварный привкус этой ночи, когда торжествующая злоба Ксавьер вырвала у Пьера множество мелких предательств.

– Впрочем, знаешь, мне плевать на ее чувства, – сказала она.

Это было правдой. На этой крайней точке несчастья ничто уже не имело значения. Из-за Ксавьер она почти потеряла Пьера, а взамен Ксавьер отвечала ей лишь презрением и ревностью. Едва примирившись с Пьером, Ксавьер тотчас попыталась установить между ними скрытное сообщничество, чему он противился лишь наполовину. Эта покинутость, в которую оба они ввергали Франсуазу, была таким неизбывным опустошением, в котором даже не оставалось больше места ни для гнева, ни для слез. Франсуаза ничего уже не ждала от Пьера, и его равнодушие ее больше не трогало. Со своего рода радостью она ощутила, как перед лицом Ксавьер в ней поднимается что-то черное и горькое, чего она еще не знала и что казалось почти избавлением: то была ненависть, могучая и свободная, расцветавшая теперь без стеснения.

– Думаю, мы наконец добрались, – сказал Жербер.

– Да, наверху виднеется дом, – согласилась Франсуаза.

Они много шагали весь день, и вот уже два часа тяжело поднимались; спускалась ночь, было холодно. Франсуаза с нежностью смотрела на Жербера, шедшего перед ней по крутой тропинке; шагали они оба одинаково, их одолевала одна и та же счастливая усталость, и вместе они молча представляли себе красное вино, суп и огонь, которые надеялись найти наверху. Такие появления в унылых деревнях всегда походили на приключение. Они не могли угадать, сядут ли они на краю шумного стола на крестьянской кухне, или отужинают одни в глубине какой-нибудь пустой придорожной харчевни, либо окажутся в удобной маленькой гостинице, уже заселенной путниками. В любом случае они бросят в угол свои рюкзаки и, расправив мышцы, с довольным сердцем проведут бок о бок спокойные часы, обсуждая этот день, который они прожили вместе, и составляя свои планы на завтра. К теплу такой близости Франсуаза спешила гораздо больше, чем к роскошному омлету и крепким деревенским напиткам. Порыв ветра хлестнул ее по лицу. Они прибыли на холм, который возвышался над веером долин, утопавших в неверных сумерках.

– Мы не сможем поставить палатку, – сказала она. – Земля слишком намокла.

– Наверняка найдем какой-нибудь сарай, – ответил Жербер.

Сарай. Франсуаза ощутила образовавшуюся в ней тошнотворную пустоту. Тремя днями раньше они спали в сарае. Заснули они в нескольких шагах друг от друга, однако во сне тело Жербера соскользнуло к ее, он обвил руки вокруг нее. С неясным сожалением она подумала: «Он принимает меня за другую». И затаила дыхание, чтобы не разбудить его. Ей приснился сон. Во сне она находилась в этом самом сарае, и Жербер с широко открытыми глазами сжимал ее в объятиях; она не противилась этому, сердце ее полнилось нежностью и покоем, но в это ласковое ощущение просачивалась тревога. «Это сон, – говорила она себе, – это неправда». Жербер крепче обнимал ее, весело повторяя: «Это правда, было бы слишком глупо, если бы это не было правдой». Чуть позже вспышка света коснулась ее век; она снова очутилась на сене, тесно прижатая к Жерберу, и все было неправдой.

– Ваши волосы всю ночь попадали мне в лицо, – со смехом сказала она.

– Это вы без конца толкали меня локтями, – возмущенно отвечал Жербер.

Она не без грусти представляла себе возможность пережить завтра похожее пробуждение. В палатке, сжавшись в узком пространстве, она чувствовала себя защищенной жесткостью земли, неудобством и деревянным колышком, отделявшим ее от Жербера. Однако она знала, что сейчас у нее недостанет духа устроить свою постель вдали от него. Бесполезно было пытаться опять относиться с легкостью к смутной тоске, одолевавшей ее все эти дни. В течение двух часов молчаливого восхождения тоска непрестанно возрастала и превратилась в удушающее желание. Этой ночью, пока Жербер будет невинно спать, она станет понапрасну грезить, сожалеть и страдать.