– Слушай, Миша, у нее такой вид, будто она неделю голодом сидела! – подивился Морин, отпихивая собаку локтем и торопливо жуя. – Распустил свою псину – она же изо рта у меня сейчас колбасу вынет! Пшла вон, морда несытая! Не дам больше!
По спидометру от трассы до Остромысовки было около тридцати километров. Треть прошли, прикинул Алдошин. Значит, осталось около часа ходу… И как раз в этот момент судьба внесла в мирно протекающую жизнь Алдошина свои коррективы. Вестником этой судьбы стал давешний черный джип – лихач. Машина стояла прямо посреди дороги – не объехать.
Алдошин притормозил, вглядываясь вперед и искренне надеясь, что водила из джипа остановился на минутку, по нужде, и вот-вот появится из-за деревьев. Однако никакого движения возле машины заметно не было. Алдошин остановился и, глянув в зеркало, заметил, что шедшая следом от самого Долинска машина тоже остановилась, почти уперев в микроавтобус свой усиленный бампер с лебедкой. У Алдошина шевельнулось неприятное предчувствие.
– Миша, посигналь этому козлу! Он же всю дорогу занял, идиот!
– Назад глянь, Санек… Это не просто так, мы в «коробочке»! – заговорив, Алдошин обнаружил, что собственный голос неприятно сел.
Морин завертел головой, пытаясь «въехать в ситуацию».
– Шпана местная? Мишаня, у тебя ружье где?
– Где, где… В Караганде! По нашей ситуации нам не двустволка, а пулемет только помог бы, Санек. И то вряд ли, – Алдошин откашлялся, говорил сквозь зубы. – Я сейчас выйду, Саня, а ты сиди пока. Ульку подержи, чтоб не выскочила следом…
Алдошин распахнул дверцу, вышел и встал перед своей машиной, ожидающе глядя на передний джип. Его выход послужил сигналом: практически одновременно распахнулись дверцы и передней, и замыкающей машин. На лесной дороге сразу стало как-то многолюдно: трое спереди, четверо сзади. В руках у них ничего не было, однако вряд ли это было показателем мирных намерений.
Четверо задних и двое из первой машин остались на месте, а к микроавтобусу не спеша двинулся тот, кого Алдошин сразу определил как главаря. Крепенький, высокий, с налитыми плечами под белой футболкой без лейблов и надписей, в бледно-голубых джинсах и ботинках армейского образца. Такая же обувка, для лета несколько тяжеловатая, была на ногах двух спутников главаря. Во что был обут арьергард команды – Алдошин уточнять не стал.
Немного не дойдя до Алдошина, главарь остановился, прислонившись плечом к стволу лиственницы. В зубах у него была зубочистка. И заговорил он, не выпуская ее изо рта:
– Доброе утро, господа проезжающие! Есть минута поговорить?
– Здравствуйте. Слушаю вас, – Алдошин сделал вид, что не замечает издевки в голосе собеседника.
– Я Вадим. Из Долинска. А вы кто будете, господа хорошие?
– Туристы, – коротко ответил Алдошин.
– Туристы, понятно, – кивнул парень. – А имена у господ туристов есть? А то как-то нехорошо получается: я представился, а вы нет…
– Михаил.
– Миша, значит… Подскажите товарищу своему, Миша, чтобы из машины вышел, а то ноги затекут…
– Мужики, в чем вообще дело? – Алдошин решил чуть форсировать события. – Мы что-то нарушили? Обидели кого в вашем Долинске? Вы нас не спутали ни с кем?
– Много вопросов сразу задаешь, Миша-Везунок! – Парень не пошевелился, только зубочистка дергалась при разговоре. – И только один вопрос – «в цвет»! Про нарушение. Товарищу-то скажи, чтоб вышел – я в третий раз повторять не стану! Сам выпадет…
Упоминание имени и профессионального прозвища Алдошина сразу сказало ему о многом. Что встреча на лесной дороге неслучайна – само собой. Теперь было ясно, что речь не о развлекаловках местной шпаны, решившей от скуки либо позабавиться, либо тряхнуть заезжих путников. Везунком Алдошина звали только свои, копари. Стало быть, и «посылочка» нынешняя – от своих.
Во время последних наездов в Долинск никаких знакомых лиц Алдошин здесь вроде не встречал – хотя это ни о чем не говорит. Копарей, своих и приезжих, на острове становится все больше и больше. Доходили до него слухи и об участившихся разборках между копателями-конкурентами. Однако «напряги» возникали больше на севере острова, на местах бывших японских укреплений и ожесточенных боев. Туда, как в свое время под Ленинград и Новгород, нынче хлынула волна «новых копарей» – богатых бездельников, жаждущих адреналина в крови. Все остальное у них было – в том числе и деньги на покупку дорогущих «клюшек-пикалок» и заказных катушек для металлодетекторов, прочего недешевого профессионального оборудования для занятий археологией и кучи всяческой потребной и не очень электроники. Приезжим, естественно, требовались «деляны» для долбежки, и на этой почве у них с местными копателями возникали нешуточные трения. И те и другие стали привлекать для защиты своих интересов «крышевателей» из местной шпаны. И все чаще, как слышал Алдошин, к этой шпане стало «перетекать» оружие и боеприпасы из числа хорошо сохранившихся от прежних времен.
Сам Алдошин всю жизнь был волком-одиночкой, прибиваться к «стаям» у него не было никакого желания. Давным-давно и вполне естественным образом застолбив себе деляну на западном побережье острова, он очень редко выбирался на «долбежку куда-либо еще. Да и целенаправленное рытье на солдатских могилах он считал для себя неприемлемым.
И вот кто-то из своих его опознал в Долинске и решил через шпану «прижать».
«Делегация» для встречи с ним набралась солидная – семеро. Да и место рандеву, глухая таежная дорога, скорее всего, тоже могло иметь самые неприятные для него последствия. А могло быть просто солидно обставлено для нагнетания жути, в профилактических целях. В общем, никаких прогнозов пока делать было нельзя.
Мгновенно просчитав все это, Алдошин попытался сразу вывести Саню Морина «за скобки».
– Мой товарищ вообще не при делах, Вадим. Он не копарь. Напросился в компанию проветриться…
– Пусть выйдет, – настаивал парень. – Откуда мне знать: может, у него волына на коленях, или «папашу» баюкает – мне ж его рук не видно!
Алдошин внутренне усмехнулся: ну и лексика у парня! «Волыной» издавна называют пистолет только уголовники, у копарей другие термины имеются. А вот «папашей», наоборот, только поисковики пистолет-пулемет системы Шпагина называют. Вот и пойми тут – кто перед тобой…
Он махнул Морину рукой: выходи, мол. И, поймав его взгляд, небрежно провел пальцем по губам, призывая к молчанию. Вот только поймет ли Саня?
– Так что же я нарушил, Вадим? – Алдошин повернулся к главарю всем корпусом.
– А то не знаешь, простота ты моя! Твоя деляна где? Татарский пролив с Охотским морем попутал, Везунок?
– Вот что, Вадим, – Алдошин заговорил вежливо, но со «взрослым» металлом в голосе, как разговаривают с неразумными пацанятами. – Вот что: не знаю, кто тебя настропалил, но тему ты решил «перетереть» преждевременно. Ты меня на «копе» с «фискарем» или «клюшкой» застал? На чужой поляне? Пишу книгу, приехал в Долинск с краеведом местным повстречаться, с другом на природе отдохнуть решили – это что, криминал?