Дыхание ветра - читать онлайн книгу. Автор: Ляна Лесная cтр.№ 75

Моя фея стояла напротив моей кровати. Воспользовавшись тем преимуществом, что неплохо мог видеть в полной темноте, я разглядел её прекрасное лицо, обрамлённое прядями волос, изменившие из-за плохого освещения цвет в пол-лица тёмные глаза, тонкую шею и хрупкие плечи. На меня нахлынуло такое дикое первобытное желание схватить её, прижать к себе, услышать биение её сердца, прижаться своими губами к её губам, чтобы, наконец, осуществить своё тайное навязчивое желание, что я слегка потерял контроль над своими чувствами и уже был готов на всё.

Но то, что она так мне доверяла, вовремя остановило меня. Ни тени сомнения, ни слова протеста с её стороны сделали меня сильнее, чем я мог бы когда-либо стать. Огромная ответственность за родное нежное существо поборола низменные желания, и я смог остановиться, не причинив ей вреда. Думаю, что она даже не догадывалась, чего в тот момент я так страстно желал.

После всплеска эмоций я боялся даже дышать, и, когда Анюта уснула на моём плече, опасался даже пошевелиться, чтобы не потревожить её сон, любовался её прекрасным лицом, вдыхал аромат её волос и считал себя счастливейшим в мире.

Наутро разразился страшный скандал: отец Анны быстро просчитал, какие чувства я испытывал к его дочке, и что могло произойти. Повезло, что он меня просто прогнал из дому, а, ведь, мог бы и пристрелить, как собаку. Я бы не сопротивлялся — я это заслужил.

А после скандала со мной происходило чёрт знает что

Постоянная борьба со зверем в самом себе меня достала, но иначе я не мог.

Мысль о том, что мой отец смог избавиться от дара, давала мне надежду, и я не оставлял попыток, но превращения происходили без моего желания, без согласия, силой воли их невозможно было остановить, и мой разум совсем не контролировал то, что со мной происходило.

Самое смешное то, что в возвращении человеческого обличья должно было участвовать и желание, и воля, и разум. Короче, если бы в облике волка у меня каким-то образом повредился бы мозг, я бы навсегда остался зверем, и даже не подозревал бы, что могу быть кем-то другим.

В общем, только после успокоительного звонка, я стал осознавать, что всё ещё человек. И тогда ко мне вернулись мои прежние страхи, а так же то давнее чувство опасности. Надо было выяснить, от кого, или от чего оно исходило, и я решил заняться этим в ближайшее время.

После праздников, скрепя сердце, отправился вместе с отцом в посёлок, побывал у него на работе, в лесничестве, где он получал разнарядку, затем мы прошли по магазинам, закупили продукты на несколько дней, зашли на почту.

Я наблюдал за отцом, всё-таки он был когда-то оборотнем: не почувствует ли он какое-либо беспокойство, не посетит ли его, как меня, чувство опасности, но, не заметил почти ничего, причем даже у меня самого паранойя отступила. Так ничего и не выяснив, я вернулся домой.

Меня, конечно, так и подмывало сходить к дому Анюты, вдруг бы повезло её увидеть, но здравый смысл возобладал над желаниями, и я вернулся домой с отцом, успокаивая себя тем, что скоро её увижу.

Мне было чем заняться, ведь мой отец просто настаивал, чтобы я тренировался, развивал свои способности, но я принципиально продолжал бороться с даром. Из этого ничего не выходило, способности не развивались, я топтался на одном месте, и это меня нисколько не волновало, переживал только отец.

Наконец, когда закончились каникулы, в школу я летел, словно на крыльях.

У школьных ворот я остановился, поджидая Анечку. Она не заставила себя долго ждать, подошла ко мне через минуту. Одета она была в тёплую куртку с меховой опушкой, шапка была опущена до самых бровей, на руках тёплые варежки, на ногах высокие сапожки.

Увидев её васильковые глаза, я сразу растворился в них, не замечая больше никого, но когда мы вошли в тёплое здание школы, где я помог Анне снять куртку и, повесив её в раздевалке на вешалку, обернулся, то от неожиданности обомлел. Она выглядела совершенно иначе, чем до нашего расставания: под её большими синими глазами, блестевшими лихорадочным блеском, залегли огромные тёмные тени, скулы заострились, на впалых щеках горел болезненный румянец. Я даже раскрыл рот от изумления. Анна заметила это и спросила:

— Что-то не так?

— Анечка, ты что, больна? — с ужасом в голосе проговорил я.

— Нет, — в её голосе было удивление.

— Ну, тогда тебя, как минимум, держали в концлагере и каждый день пытали, — попытался я пошутить.

— Да, ладно! — преувеличенно весело сказала она, уставившись на меня, видимо не желая посвящать меня в свои проблемы, но её губы задрожали и в уголках прекрасных очей образовались две чистейшие жемчужины.

Она часто заморгала, скрывая свою слабость, а я не мог оторвать глаз от глубоких синих озёр на таком родном измученном лице. В моей груди, словно, что-то взорвалось, по телу разлилась щемящая сладкая боль, и на виду у всех я обнял Анюту за плечи, притянув её к себе крепко-крепко и коснувшись губами её волос. Она тоже обхватила меня тонкими руками за талию, и мы долго стояли так, не обращая ни на кого внимания, пока не прозвенел звонок на первый урок.

Началась третья четверть, учиться оставалось около полугода. Стоял снежный и морозный январь. Зима завладела окрестными горами, лесами и нашим маленьким посёлком. Всюду лежал большой слой снега, крепчал мороз. Но зима не желала останавливаться на достигнутом, то и дело, подсыпая всё новые и новые порции снега, примораживая всё с новой силой.

Посёлок, словно вымер, был тих, как никогда. Жители лишний раз не выходили из домов, топили печи — из трубы каждого дома поднимался высокий столб серого дыма, что предвещало сильный мороз.

Детвора была занята в школе, выбегая только на переменах поиграть в снежки, все дороги были занесены сугробами, через которые можно было пробраться только лишь по узким тропинкам.

Отец строго настрого приказал мне не задерживаться в школе, ни в коем случае, иначе, по его словам, всем было бы плохо. Я не стала проверять, что конкретно могло случиться, если бы я нарушила указание, так как папа был непредсказуем.

Конечно, мне совершенно не хватало времени, чтобы насладиться общением с Александром, но за неимением лучшего приходилось довольствоваться хотя бы тем, что вижу его почти каждый день.

Отношение Алекса ко мне стало ещё более подчёркнуто вежливым. Он постоянно заботился обо мне, буквально сдувая каждую пылинку, оберегал, словно я была фарфоровой куклой и могла разбиться в любой момент, встречал меня по утрам возле дома, а по окончании уроков провожал, несмотря на то, что мой папа запретил ему приближаться к нашему дому на расстояние выстрела.

Если я замерзала, парень буквально отогревал меня своим тёплым дыханием, согревал мои руки своими горячими руками. Но стоило мне ненадолго остановиться с ним возле калитки, чтобы продлить так быстро уходящие минуты счастья, как в доме открывалось окно, и раздавался громогласный голос отца, приказывающий, во что бы то ни стало, идти внутрь.