У него самого всё дрожало внутри. Он очень испугался, когда нёс её на берег. Обошлось, слава Богу. Налил себе ванну, полежал, пока прошла дрожь. Пусть поспит два часа. Нет, это долго, полтора.
Выдержал эти полтора часа. Зашёл, постоял над ней, не зажигая света. Только светлая полоска от двери.
У неё было нежное спокойное лицо, только ресницы мокрые. Опять плакала. Почему? Он так старался, чтобы не насильно, не по принуждению, по обязанности…
Почувствовала его присутствие. Открыла глаза, вынула руки из-под одеяла.
— Ну! Ты выспалась? Иди ко мне, иди, зелёненький. Я потом дам тебе ещё поспать. Какая ты… сонная… какая тёплая, и вся-вся моя. Скажи — вся?
— Да, Олег…
— Скажи ещё десять раз — да, да, да!
— Да, Олег, да.
Он спал, положив руку на косточку, где должна быть плавная линия. Рука была тяжёлая, но она боялась пошевелиться, чтобы не убрал. Засыпала, а он будил её:
— Какой ты сладкий, когда сонный, зелёненький. Почему мне с тобой никакой Камасутры не надо? А тебе — нужна Камасутра? Или хватает меня?
Она молчала.
Проснулась засветло. Олега рядом не было. На спинке стула висел лёгкий халатик, надела его и пошла в душ. Она потом подумает, что делать с этой нежданной, нелепой любовью. Как не показать её Олегу, чтобы он не отправил её домой, как Надежду. И как она будет жить без него всю оставшуюся жизнь? У многих женщин совсем не бывает любви, они даже не знают, что это такое, думают, что её нет. А у неё впереди ещё неделя, или даже две. Вечность. Римские каникулы.
Вода прекратилась, она посмотрела наверх, но её уже обнимали его руки.
— Я не слышала, как ты ушёл.
— Пойдём на пляж, Седа сейчас придёт убирать. Она оставляет мою дверь открытой, когда уходит. Сегодня завтракаем раньше, доктор заедет до приёма.
Он взвесил её до завтрака и расстроился:
— Я так и думал, ты теряешь в весе. Ну, справимся.
Доктор был темнокожий, пожилой, приветливый. Говорили они с Олегом по-английски в полной уверенности, что она их не понимает. И её мнение никакого значения не имеет.
— Я понял вашу проблему. У девочки анорексия, нужно лечить. Её медицинская карта вопросов не вызывает, можно инъекции, внутривенно.
— Нет, я бы хотел только питанием.
Доктор повернулся к ней:
— Раздевайтесь! И показал на маечку.
Повернул, послушал.
— Здоровая девочка. — И обнял за талию. У Олега сузились глаза.
— Она от секса теряет в весе.
— Ограничивать себя, как я понимаю, вы не собираетесь.
Она вспыхнула:
— Я могу одеться? — спросила по-английски.
Мужчины переглянулись и посмотрели на неё с интересом.
— Ну, что посоветовать, усиленное питание каждые два часа, жиры, углеводы, орехи, фрукты.
— А горячий шоколад? Когда-то в молодости им привели меня в порядок. И ещё добавляли туда сливочное масло.
— Не увлекайтесь, начните с двух чашек в день. Чтобы утренний вес прибавлялся на пятьсот-семьсот грамм. Больше не надо, убавляйте. Меньше — прибавляйте. И дробно, дробно — каждые два часа еда, в промежутке фрукты, шоколад, орехи.
— Можно отдельно чистое сливочное?
— Если она не против…
— Она не против.
— Добавьте выпечку. В городе есть французская кондитерская, там же закажете концентрат шоколада, у них есть, я вожу туда внуков по выходным. Вам же привозят из города продукты! Я дам телефон, запишите.
— Можете прислать мне на электронную почту меню на три дня, из того, что есть у Чака?
— Конечно, я скажу ему, что это в лечебных целях.
— Благодарю, доктор. — И протянул конверт.
— Не стоит благодарности, это моя работа.
Но конверт взял.
— Звоните в любое время, как она будет себя чувствовать, если будет тошнота, или какие-нибудь недомогания. И следите за весом. Она плавает?
— Если это так называется!
Посмеялись.
— Давайте ей спать как можно больше, и ночью, и днём. И час прогулки перед сном. Хорошая девочка. Вы хорошая девочка! Всё будет О-кей.
— Спасибо, доктор.
— Спасибо, доктор, я вас провожу.
Она стояла, не двигаясь, пока он не вернулся.
— Ну, теперь с тобой всё ясно. Будешь у меня есть целыми днями, спать, и круглые сутки «всё включено». Ты знаешь, что это значит, Луиза тебе сказала? Зелёный свет для меня, все твои светофоры зелёные, полная иллюминация! Я буду проверять, часто! Доктор сказал, можно. Иди, поспи пока, мне нужно позвонить. Обними меня сначала, лягушонок.
Она послушно пошла к себе. Когда он был рядом, ни о чём думать не могла. А когда оставалась одна…
Как они с доктором рассуждали! Будто я бессловесный зверёныш, у меня ни разу не спросили, чего я хочу, чего не хочу. Всё решили за меня. Мой, моя. Не Катя, даже не Котёнок, а лягушонок. Не надо думать ни о чём. Пусть только он будет рядом!
Говорит по-английски с Чаком — орехи, масло, кокосы, фрукты, меню — как доктор заказал, повторять каждые три дня.
— …привёз новую девочку, а она никуда не годится, надо откормить хоть немного.
Господи, как стыдно. Лучше бы не понимала, что он говорит. А теперь по-русски, с Вадимом. Сейчас он спросит, как мама! Прислушалась:
— Никак не мог сосчитать, который час в Москве. Я не поздно, не рано?
— Не поздно. Прорезался, наконец. А я жду, жду…
— Как там Катина мама?
— Ходит, на той неделе отправим в санаторий. Запиши их телефон для связи на всякий случай.
Заботится обо мне, никто так не заботился. Но как о зверьке, о лягушонке… Олег! Олег!
— В десять вечера, по-вашему, я тебе перезвоню.
— Спасибо, я хочу, чтобы она была спокойна.
— Я тебя понимаю. Разрезал?
— Разрезал, через десять дней. Ну, детский сад. С нашими девочками рядом не стояла. А не лежала, тем более.
— А как вообще?
— Смотреть не на что. Скелетик голубенький. Грудь, — первый номер, позвонки торчат, косточки, рёбрышки. — И засмеялся, довольный.
— Вернёшь, когда приедешь?
— Погляжу. Если надоест эта диета — рёбрышки под лягушачьим соусом, захочется нормального мяса… Но знаешь, рука не поднимается бросать её в общую Луизину кучу. Не из той колоды. Может, подержу, может, выкуплю и отпущу на волю.
— Не замечал за тобой альтруизма.
— Сам не замечал, но такая беззащитность и беспомощность! Хоть одно доброе дело, может, отпустит грехи Господь. Ничего ещё не решил.