Я, видишь ли, понимаю публику. Знаю, чем ее напугать. Уж точно не тем, кто раздавил парочку «кузнечиков». Большинство немцев считают, что девки сами напросились.
Хотелось возразить, крикнуть в головокружительно высокий лестничный проем, что мне не все равно. Даже очень не все равно. И не только потому, что теперь я был связан с Комиссией по расследованию убийств. Я подумал о Розе Браун. Каково ей было бы оказаться в Шпрее со сломанной шеей? Никто не заслуживал подобной смерти, даже если рисковал, торгуя собой. Но меня заботила не только Роза. За время работы в отделе нравов я познакомился со многими девушками, «катавшимися на санях», и, по большей части, они показались мне честными, хорошими людьми. Одна или две даже сдали абитур. Среди них не было никчемных «кузнечиков», о которых говорил Райхенбах. Для многих одиноких женщин жизнь в Берлине оказывалась скользкой дорожкой, что, конечно, и стало одной из причин того, что проституцию называли «катанием на санях». И весь город, казалось, морально разложился, когда в переулке появилась девушка со сломанной шеей и срезанным скальпом. Но вряд ли стоило спорить с Райхенбахом — тот был уже на полпути к выходу. Кроме того, пока стоило держать рот на замке. В конце концов, Райхенбах выше меня по званию. И он не то чтобы неправ — большинство полицейских на «Алекс» действительно не особо заботила судьба нескольких проституток.
Да и в советах его — пусть даже банальных — не было ничего плохого. Бернхард Вайс не одобрял, когда в газеты попадали имена детективов Крипо, и любил порядок в бумажной работе. Безупречно составленные документы — лучшая гарантия честного расследования. Его слова — не мои. Вряд ли босса можно было в этом упрекнуть: он часто подавал на нацистов в суд за клевету и никогда не делал этого без вороха подробнейших полицейских отчетов, поэтому, конечно, всегда выигрывал. Вайс выходил из зала суда победителем не меньше десяти раз, и наци ненавидели его за это. Ему следовало завести телохранителя, но Вайс пренебрегал полицейской защитой на том основании, что нацисты начнут критиковать его и за это. Однако у него был пистолет — после убийства в девятнадцатом году его друга, журналиста-социалиста Курта Эйснера, каждый еврей носил при себе пистолет. В двадцать восьмом году это лучшая страховка, которую можно купить за деньги. Наверное, поэтому у меня их было два.
Вайс и Геннат подошли к моему новому столу вскоре после того, как я сел печатать рапорт. Окна отдела выходили на Дирксенштрассе, из них открывался прекрасный вид на железнодорожный вокзал и западную часть города. Ночью Берлин казался больше. Больше, спокойнее и куда безразличней, чем днем. Словно был чьим-то дурным сном. Смотришь на все эти неоновые огни, точно вглядываешься в космос, и гадаешь: отчего чувствуешь себя таким ничтожным? Не то чтобы в этом заключалась какая-то великая тайна; на самом деле существовали только свет, тьма и какая-то жизнь между ними, а ты делал с этим то, что мог.
— Вот он, — произнес Геннат. — Наш берлинский Фило Вэнс
[19].
У меня болели ноги, но я все равно встал. Вайс и Геннат были в пальто, и казалось, вот-вот отправятся домой. В конце концов, пробило одиннадцать. Они были странной парой, походили на Лорела и Харди
[20]: миниатюрный аккуратный Вайс и крупный бесформенный Геннат. Первый обладал блестящим умом, но второй лучше шутил. Геннат заглянул в отчет на каретке моей пишущей машинки и шумно поскреб подбородок. Звук был такой, словно кто-то подметал тропинку граблями. Большому Будде срочно требовалось побриться.
— Пока можешь забыть об этом, — сказал он, указав на пишущую машинку. — Позже допишешь.
Прозвучало неплохо. Мысленно я уже направлялся в «Халлер-Ревю» и представлял, каково раздевать женщину, переодетую мужчиной. День выдался долгим.
— Хорошая работа, Гюнтер.
Я сказал им то же, что и Райхенбаху: мы взяли убийцу практически с поличным.
— Он пропивал добычу в том самом месте, где встретился со своей жертвой. — Я рассмеялся. — Должен был охранять покойного, но влез в долги. В кармане этого болвана были даже золотой перстень и бумажник убитого.
— В том-то и беда с телохранителями, — сказал Вайс. — Подобное происходит из раза в раз. И всегда заканчивается презрением к человеку, которого они должны защищать. Полагаю, все достаточно просто. Пока охраняешь человека, узнаешь его причуды и слабости. А тот не успевает понять, что доверил жизнь тому, кто хочет проделать в нем дыру.
— Хорошо, что большинство наших клиентов тупые, — заметил Геннат. — Не знаю, как бы мы и половину поймали, будь у них у всех абитуры.
— Убийца остается убийцей, — Вайс протер очки. — Как бы его ни поймали. Сама поимка — вот что имеет значение. Не тайна, не розыск, не интеллектуальное противостояние между тобой и убийцей. Только арест. Все остальное — несущественно. Запомни это, Гюнтер.
Геннат налил нам по стаканчику шнапса из пол-литровой бутылки, которую держал в кармане пальто. Затем поднял свой и ждал, пока мы с Вайсом последуем его примеру. В толстых розовых пальцах Генната стакан походил на хрустальный наперсток.
— За что пьем? — спросил я, полагая, что, возможно, за мой первый успех.
— Ни за что, парень, — ответил Геннат. — Нам нужно пойти и осмотреть еще одно тело.
— Прямо сейчас?
— Верно. Сейчас. Сию минуту. И, судя по всему, нам понадобится немного жидкой отваги. Жертва, похоже, то еще аппетитное зрелище.
— С очередной девушки сняли скальп, — добавил Вайс и, к моему удивлению, залпом осушил стакан.
Я проглотил шнапс, схватил шляпу и пальто и последовал за ними к двери.
Сев в фургон у главного входа в Президиум, Вайс спросил, все ли документы по делу Силезского вокзала я прочел.
— Пока нет, сэр. Я прочитал досье Матильды Луз и Хелен Штраух. Как раз собирался взяться за третье дело — покушение на убийство, когда поступил звонок об утопленнике в Шпрее.
— Мы ждем Ганса, Ева? — Геннат смотрел на фрау Кюнстлер, которая деловито раскуривала сигарету.
— Он сказал, что не задержится. Что ему нужно забрать новые пластины для камеры.
— Думаю, мертвая девушка подождет, — сказал Вайс. — Как и всегда. Это ведь я спешу домой, а она уже нет. Бедняжка.
— Да, сэр.
— Эрнст, введи Гюнтера в курс дела о попытке убийства, — попросил Вайс. — Ты не против подобных разговоров, Ева?
— Нет. Не против. Ведь я печатаю отчеты о жертвах. Думаете, потом я забываю все это? Иногда мне кажется, в этом городе трупов больше, чем на поле боя. Я пытаюсь выбросить из памяти, но надолго не получается. Чтобы на самом деле забыть, нужно хобби, а у меня нет времени, потому что я постоянно в этой чертовой машине.