Осколки безумной вечности - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Романова cтр.№ 20

И она не обманывала. Она любила Сашу всем существом, телом, сердцем, разумом, душой.

– Я люблю тебя, – повторила она, разглядывая тысячи оттенков голубых глаз. Видно, ей только почудилась печаль где-то там, в самых потаённых уголках любимого взгляда.

Той ночью Саша любил её особенно неспешно, пронзительно нежно, выцеловывая откуда-то взявшуюся тоску в солнечном сплетении Алисы, то поднимающуюся к груди, то ухающую в живот. Тоску по несбывшемуся? Разве бывает несбывшееся, когда человеку идёт двадцатый год?..

Вернулись в посёлок ближе к обеду. Саша был немногословен, иногда шутил, словно через силу. Алиса сидела на соседнем сидении автомобиля притихшей мышкой и думала о том, что завтра он должен сесть на самолёт, а уже через несколько часов из Москвы начать атлантический перелёт в США…

Она заранее знала, что Саша улетит. Он не может нарушить график тренировок, спортивный режим. Не имеет права отменять обязательства перед сборной чужой страны и рекламные контракты. Алиса первая не поддержала бы такой порыв. Нет! Никакая любовь не стоит сорванных обязательств, репутации, годов титанического, адского труда и дисциплины. Сразу знала. Поняла. Заранее приняла. Согласилась. И всё-таки сейчас, за сутки до расставания, грустила.

Они договорились встретиться через два часа у пирса на озере. Алиса быстро поднялась к себе, отказалась от обеда – сыта. Проигнорировала молчаливый укор в глазах бабушки, не произносившей ни слова упрёка в адрес внучки, но смотревшей так, что будь Алиса хоть чуточку менее счастливой – провалилась бы от стыда под начищенный паркет из ценных пород дерева в вестибюле.

Сёмка плюхался в бассейне, изображая чемпиона мира по плаванию, появление сестры он проигнорировал. Прошло больше недели с того дня, когда Алиса прилетела из Лондона – целая вечность для мальчишки его возраста.

Мама легко взмахнула рукой и снова вернулась к своему занятию. Иногда в ней просыпался страстный садовод-любитель. Энтузиазм, как правило, проходил после прополки половины одной из клумб, сейчас был именно такой момент – мама занялась цветами. Папа устроился за круглым столом, отодвинув традиционную вазу с алыми розами на край, и хмуро смотрел в монитор макбука. Поглядывал на телефон, нетерпеливо стучал пальцами по столешнице – это выражало волнение.

Каждый занимался делами, жил своей жизнью, пока жизнь Алисы начинала разрушаться, как с любовью собранная мозаика под руками злого ребёнка. Красочная картинка расползалась, ещё были видны очертания изображения, но пазлы разлетались в стороны, путались, смешивались с неподходящими по цвету и форме.

Времени Алиса не замечала, сидела на краю кровати, не ощущая отчего-то похолодевших рук и ног. На улице стояла настоящая летняя погода, редкость для атлантико-континентального климата Карельского перешейка. Солнце прогревало не только сад, беседку и Утиный остров, но и спальню Алисы, скользя лучами по покрывалу, декоративным подушкам, купалось во взлохмаченном каре, целовало щеки, обдавая теплом. Но Алиса вдруг замёрзла.

Стремглав выскочила на лестницу, спеша потребовать включить отопление или забраться в сауну – всё, что угодно, лишь бы согреться. Алисе стало по-настоящему холодно, отчаянно морозно снаружи и внутри, словно наступила ядерная зима.

С удивлением она увидела Сашу, разговаривающего с папой. Они сидели друг напротив друга за тем же столом, за которым Алиса видела хмурящегося отца и беседовали. Саша говорил негромко, отец больше молчал, лишь изредка кивал, показывая, что он собеседника слышит.

– Алиса? – папа смотрел на медленно, как в замедленном кадре, спускающуюся дочь. – Хорошо, что ты вышла.

Она увидела, как нервно дёрнулся кадык Саши. Отстранённо наблюдала за тем, как вошла мама, округлившая глаза, переводя беспокойный взгляд с гостя на Алису. Замерла Анна Эмон, как всегда с гордой осанкой, безупречной причёской, в шёлковой блузе и украшениях, соответствующих возрасту и ситуации.

– Алиса, подойди, – папа подозвал ладонью, улыбнулся, показал на стул между собой и Сашей.

– Саша предлагает тебе переехать в Штаты… Что ты на это скажешь? – после бесконечной паузы сказал папа. Странно спокойным голосом. – Там тоже можно учиться музыке. Джульярдская школа в Нью-Йорке, Гринвич-Виллидж в Нью-Йорке, консерватория Новой Англии в Бостоне, – перечислял он лучшие консерватории и колледжи США. – Визу сделают через месяц, Я готов оплатить твоё обучение в любой точке мира, Алиса, мы поддержим тебя в любом случае, надеюсь, ты это понимаешь? – Алиса понимала.

– Шта-ты? – почему-то ответила Алиса по слогам. – Зачем? – она посмотрела на Сашу, нахмурилась, перевела взгляд на бабушку, напоминающую каменное изваяние, не человека. – За-чем? – всё-таки вернулась к льдистому взору, тёмной чёлке, упрямо спадающей на глаза, откуда-то взявшейся морщине на переносице.

В США? Она не может переехать в США… Жизнь Элис Эмон была спланирована едва ли не с рождения. Она училась музыке в Лондоне, играла на скрипке Жана Батиста Вийома*, её ждало большое будущее, сцена. Ждала музыка. Единственное, чем жила Элис Эмон – музыка. Она никак не могла изменить планам, будущему, музыке. Не могла перестроить обучение, поменять редкую, уникальную в нашу дни технику исполнения, педагогов. Не смела даже думать об этом, а если бы подумала – сама себя осудила.

– Я люблю тебя, – тихо, почти одними губами проговорил Саша. – Люблю. Люблю. Люблю.

Алиса замерла, застыла, не отрывая глаз от пронзительно льдистого, синего-синего, до каждой чёрточки на радужке любимого взгляда. Разглядывая упрямую чёлку, снова упавшую на лоб, четко очерченные губы, скулы, подбородок, быстро отросшую щетину… Всего, что было Сашей. Её Сашей!

_______________________________

* Жан-Батист Вийом – французский скрипичный мастер; 1798 – 1875 годы жизни; стоимость скрипки может достигать 250 т евро, именно на таком инструменте играл Дмитрий Коган концерт «Пять великих скрипок».

От до минор – признания в любви и горечи её потери, – до си мажор – сильно окрашенной тональности диких страстей, ослепительных красок, злости, гнева, безысходности, невыносимой тяжести на сердце. И, наконец, до фа минор – глубокой, непроглядной депрессии.*

– Нет! – закричала Алиса. – Я не могу. Не могу. Не могу!

Стул, откинутый тонкой рукой Алисы, полетел в сторону, ударяясь о стол, следом о стену. Ваза из богемского стекла разбилась на миллион осколков. Алые розы разлетелись по белому столу и светлому паркету. По сочным стеблям стекала вода, оставляя разводы на поверхности дерева и души Элис Эмон.

– Не могу! – Алиса сорвала голос или оглохла, она чувствовала, что открывает рот, но звука не слышала. – Не могу… – двигались губы.

В ступню впился осколок стекла, Алиса не почувствовала боли, не видела, как брызнула кровь, оставляя алеющий след. Не почувствовала она и второй осколок, врезавшийся в мизинец, как не чувствовала горьких, жарких слёз на своих губах и того, как Саша подхватил её, переступил через битое стекло и шагнул на лестницу, игнорируя всех и вся.