Призрак в лунном свете - читать онлайн книгу. Автор: Говард Филлипс Лавкрафт cтр.№ 52

Если небеса сжалятся надо мной, когда-нибудь они сотрут из памяти те виды, что предстали моим глазам, и позволят мне мирно дожить свой век. У меня и так развилась острая бронтофобия, лишающая ночного покоя, которую приходится подавлять снотворными препаратами, — неужто этого мало? О, как же внезапно и неожиданно — он вышмыгнул из чрева земли, точно крыса, тяжко сопя, вынюхивая что-то; и за ним из пролаза буквально полились его сородичи, отвратительные, точно поеденные проказой, порожденные ночью существа, вобравшие в себя все самые мерзкие проявления органической жизни. Кипя и бурля, клекоча и шипя, будто змеиное гнездо, они растекались из той зияющей дыры, будто гной из язвы, сквозь щели и дыры разливаясь из подвала, чтобы рассредоточиться по проклятым полночным чащам, разнося ужас, безумие и смерть.

Только Богу известно, сколько их там было, — надо думать, тысячи. Только Богу известно, как, забившись в дальний угол подвала, там, где сорные травы росли гуще всего, я остался незамеченным. Зрелище порочного живого потока в слабых отсветах зарниц потрясло меня до глубины души. Когда же поток поредел настолько, что можно было различить отдельных существ, я увидел, что они были маленькими, уродливыми, волосатыми — этакие грубые карикатуры на высших приматов. Их немота ужасала; лишь раз послышался слабый писк, когда одно из последних чудовищ очевидно привычным, отработанным движением сгребло более слабого спутника и удавило с целью сожрать. Остальные тоже набросились на останки и, захлебываясь слюной и прищелкивая зубами, растащили их.

Вопреки оторопи, страху и отвращению, любопытство возобладало во мне, и, когда последняя в стае тварь собралась покинуть подземное укрытие, я достал походный револьвер из кобуры и, подгадав выстрел под очередной раскат грома, свалил ее.

Моя история почти подошла к концу. В ту ночь я сумел добраться до нормального человеческого жилья — мирной деревушки, спящей спокойно под сенью звезд на чистом небе. Мне хватило недели, чтобы оправиться, но еще до этого я вызвал из Олбани бригаду строителей с ящиками демонтажной взрывчатки. Их стараниями усадьба Мартинсов была стерта с лица земли вместе с вершиной Грозового Холма; все подземные лазы, обнаруженные под земляными буграми, были замурованы, а чащобы с болезными деревьями, бывшие охотничьи угодья, — вырублены. После принятия всех этих мер я обрел толику покоя, но мне уж точно не спать спокойно до тех пор, пока жива память о Тайной Напасти. Меня преследует мысль о том, что уничтожена не вся популяция, да и кто скажет, что где-то в мире не зародится вновь нечто подобное? Кто из ныне живущих, ведая то, что ведомо мне, дерзнет без содрогания заглянуть в бездны земные и узнать, что они вот-вот породят? Я сам-то не могу без дрожи смотреть на колодец или спуск в метрополитен… сразу же перед глазами встают демонические подземные аркады из глины, облепленные грибовидной порослью; в ушах звучат отголоски бурной грозы над растрескавшимися усадебными стенами в витках плюща… почему даже врачи не способны подобрать что-то, что взаправду успокоило бы мой несчастный ум перед грозами?

Разгадка тайны, открывшаяся мне сразу, как только очередная молния помогла мне рассмотреть застреленную тварь, отставшую от стаи, оказалась настолько проста, что мне потребовалась добрая минута на осознание — по истечении которой и нахлынул подлинный ужас. У гнусного приматовидного ублюдка была синюшная кожа, желтые клыки и свалявшиеся волосы. Воистину, венец вырождения — плачевный итог изолированного существования, инцеста и каннибализма; живое воплощение хаоса и зверства, восставшее из земных каверн. Нелюдь таращилась на меня в предсмертной агонии; глаза ее своей необычностью напомнили мне те, другие, увиденные под землей, пробудившие тогда неясные воспоминания. То были глаза, о коих говорилось в старых преданиях, глаза двух разных цветов — карий и голубой. Тогда-то, объятый немым страхом, я уразумел до конца, какая омерзительная участь постигла исчезнувшее давным-давно семейство — и какую роль в этом всем сыграла проклятая усадьба Мартинсов, ввергнутых в первобытное безумие громовыми раскатами.

Бильярдная Шихана на одной из узких улочек, затерянных в недрах складского района Чикаго, — место не самое изысканное. Воздух этого заведения, пропитанный тысячью запахов, воспетых Кольриджем в «Кельне» ^[59], крайне редко дезинфицируется хоть бы и светом солнца, пропитанный едким дымом бессчетных сигар и сигарет — народ в бильярдной смолит день и ночь, так уж повелось. У непреходящей популярности местечка имеется причина, очевидная любому, кто рискнет окунуться в тамошний чад: сквозь смесь запахов и изнуряющую духоту пробивается аромат, некогда повсеместно известный, а ныне благополучно вытесненный на задворки жизни гуманным правительственным постановлением — аромат крепчайшего виски, запретного плода образца одна тысяча девятьсот пятидесятого года нашей эры ^[60].

Заведение Шихана — признанный центр подпольной торговли спиртным и наркотиками в Чикаго. В таком качестве оно имеет определенную славу, которая так или иначе затрагивает даже самых неказистых его посетителей. Однако до недавнего времени средь них был один тип, представлявший собой исключение из сего правила; грязи и убожества ему доставалось сполна, а вот почета — ни грамма. Прозвали его Старым Сумасбродом, и был он опустившимся среди опустившихся. Многие ломали голову, пытаясь распознать в нем человека, каким был Сумасброд прежде, ибо, наливаясь чрезмерно, красноречием своим он способен был изумить. Ну а человек, каким он был ныне, — сиречь кромешный забулдыга, — в распознании вовсе не нуждался, будучи зело очевидным.

Никто толком не знал, откуда он тут взялся. Однажды вечером он ворвался к Шихану, с пеной у рта требуя виски и гашиша. Получив желаемое под обещание все отработать, он с тех пор околачивался в бильярдной, моя полы, драя плевательницы и стаканы, выполняя разного рода мелкую работу — в обмен на алкоголь и дурман. Похоже, только они и поддерживали в нем жизнь и остатки здравомыслия.

Общался Сумасброд мало, изъяснялся на невразумительном жаргоне, характерном для социальных низов, но порой, воодушевившись чрезвычайно щедрой порцией чистого виски, мог неожиданно для всех затянуть выспренную речь, или же начать цитировать прозаические и стихотворные фрагменты, заставлявшие иных завсегдатаев бильярдной заподозрить, что старик знавал лучшие времена. Один постоянный посетитель, банкир, растративший деньги клиентов и пребывающий в бегах, регулярно вел с Сумасбродом беседы и по манере говорить заключил, что тот в свое время был учителем, или же мастером пера. Однако единственным осязаемым следом его прошлого была поблекшая фотокарточка, которую Старый Сумасброд всегда держал при себе, — фотография молодой женщины с величавыми аристократичными чертами лица. Порой он доставал ее из рваного кармана, аккуратно разворачивал обертку из тонкой тисненой бумаги и часами разглядывал с выражением, полным неописуемой печали и нежности. Само собой, завсегдатаям притона было невдомек, кто запечатлен на том снимке; это был фотопортрет леди очаровательной внешности и, несомненно, благородной крови, чей наряд нес отпечаток модных веяний тридцатилетней давности.