Космонавт из Богемии - читать онлайн книгу. Автор: Ярослав Калфарж cтр.№ 52

Моя комната в Карловых Варах была ненамного больше Гостиной на «Яне Гусе 1». Вполне достаточно для покойника по любым стандартам. Грубый серый ковер щекотал ступни, кресло пахло хлоркой, стол постоянно скрипел без видимых причин. Кровать была великолепна, так же как свежая еда и праздно шатающиеся люди – само их существование казалось моему изголодавшемуся разуму чудом.

Я ел исключительно в этой кровати и вытряхивал крошки с простыни в окно, прежде чем закурить сигарету. Да, с тех пор как рябой водитель угостил меня сигаретой с ментолом, я начал курить. Мне претил запах сигарет и вкус, и даже дым я считал эстетически переоцененным, но все равно смолил одну за другой, пытаясь приобрести привычку, как-то упорядочить одинокие дни. Я просыпался ровно в девять, испытывая утреннюю никотиновую тягу, и выкуривал последнюю около полуночи, сразу после приема снотворного. Табак стал хронометристом, настройщиком моих биологических часов. Другом.

В десять у меня были ежедневные сеансы физиотерапии. Женщина с добрыми глазами по имени Валерия помогала погрузиться в синюю ванну с горячей минеральной водой. Во время первого сеанса она спросила, откуда я, есть ли у меня жена. Я сказал, что из Праги, а второй вопрос оставил без ответа.

Она поняла скрытый смысл моих коротких ответов и начала говорить о себе. Ее отец работал на заводе, производившем оружие для нацистов. Ближе к концу войны он с другими рабочими решился на саботаж – они портили подающие пружины обоймы или клали в патроны слишком много пороха, чтобы они взрывались в руках, отрывая пальцы. Отвлечь инспектора, вечно пьяного немца, было несложно, и испорченное оружие проходило незамеченным. К тому времени как оно поступило в обращение, немцы уже отступали, и отец Валерии так и не узнал, принес ли его бунт хоть какой-то результат. Но всю оставшуюся жизнь он разгуливал по городу, выпятив грудь, получая за историю о великом саботаже бесплатное пиво – как он обкусывал эти подающие пружины плоскогубцами, раня пальцы и гордо истекая кровью над фашистскими орудиями убийства.

– Отец больше никогда ничем не занимался, – сказала Валерия. – Он стал пьяницей. Но человеку достаточно единственного предмета для гордости, который будет поддерживать его до конца жизни.

Однажды она провела рукой по шраму от ожога на моей лодыжке и спросила, откуда он.

– Отец виноват, – ответил я.

– Хм, – только и произнесла она.

На второй неделе житья в Карловых Варах Петр отвел меня к стоматологу. Женщина в белой маске накрыла мне рот трубкой. Газ был плотным и сладким, как попкорн жарким летом на Вацлавской площади. Я не почувствовал, как инструменты выскребают гниль. Проснувшись, я ожидал боли, но нашел лишь дырку на месте еще одной недостающей части тела.

– Все готово, – заверила меня женщина. Я проглотил пилюлю размером с саранчу.

В номере я проснулся от странного шуршания в вентиляции. Оно началось неуверенно, существо изучало новую обстановку. Через несколько минут шуршание приобрело ритм – шкр-шкр-шкршкр-шкр-шкршкр, – ритм, означавший, что какой-то маленький грызун понял, как выбраться на свободу. Настойчивость. Работа без перерыва, работа с воодушевлением. Безусловно, так существо сможет достичь своей цели.

Я не стал лишать своего компаньона чувства собственного достоинства, открыв вентиляцию, и просто слушал его возню. Через двадцать минут ритм достиг своего пика – шкршкршкршкршкршкршкршркшкршкр, – грызун уже с настоящим отчаянием колотился об мир, доказывая свою для него значимость, это была не мольба, а требование: «Услышьте меня! Выпустите меня! Я здесь!» Я решил, что пришло время спасти нас обоих, и, поднявшись, увидел между прутьев решетки маленький коричневый нос и два неотрывно следящих за мной глаза. Я открутил крепления крышки с помощью монеты. Когда я снял решетку, из дальнего угла вентиляционной шахты торчал тощий хвост. Он прятался от меня. Он не желал спасаться. Я попытался достать до хвоста, но безуспешно. Больше часа я просидел на кровати, не закрывая вентиляцию, ожидая, когда выйдет мой новый друг. Он не вышел. Я примостил решетку обратно, и когда закручивал последнее крепление, нос показался снова, а за ним последовало трудолюбивое шуршание. Меня спасет труд. Прилежный, терпеливый, бесконечный. Обязательно спасет.

Я надел пальто и вышел на улицу.

Желтый свет из отельных окон, выходящих на парк Сметаны, размазывался по последним высохшим, заиндевевшим дубовым листьям на дорожке. Фонтан впереди светился красным, от чего статуя женщины, льющей из вазы воду, казалась злорадствующей, сговорившейся с дьяволом. Я снял ботинки и шагнул на траву, затем прислонился к фонтану и потер правое колено, разглядывая темное небо. Надвигающаяся буря будто вымазала его смолой, скрыв даже эффект Чопры. Я был благодарен темноте. Звезды теперь казались иными – больше не будили воображение, не манили к свершениям, не вызывали любопытства. Просто мертвые образы бесполезных для меня вещей.

В фонтане плескалось нечто черное и гладкое. Слишком крупное для змеи или кошки. Красные огни потускнели. Я присмотрелся, потянулся к пловцу, и он вдруг поднялся на восьми бамбуковых ногах и приник человеческими губами к вазе голой женщины, жадно глотая струящуюся воду, не удостаивая меня взглядом множества своих глаз.

– Гануш, – сказал я.

Он не ответил. Он пил, кашлял, плевал, снова пил с жадностью младенца. Я шагнул в фонтан, холодная вода намочила джинсы. Я потянулся к Ганушу, но прежде чем смог дотронуться до него, статуя ожила. Над нами стояла Ленка, ее крепкие икры соединялись с фонтаном. Волосы заплетены в толстые косы. Моя Ленка выглядела как богемская королева. Я тронул мягкую кожу ее голени, забыв о Гануше, и острая боль пронзила колени и отбросила меня назад. Я тонул и секунду не мог понять, где верх, где низ, где свет, а где темнота и глубина. Вода обжигала нос и глаза, и наконец я сориентировался и встал. Я был в фонтане один, только я и статуя. Поток воды из вазы падал мне на грудь, и я наклонился попить. Вкус отдавал медью или, может быть, цинком. Чем-то неживым. Я так хотел ее.

Когда я вернулся, мышь сидела на моей кровати. Решетка вентиляции была невредима. Зверушка изучающе разглядывала меня, готовая к бегству. Я пошел к мини-бару, достать вафлю «Колоннада», но когда вернулся, мышки уже не было. Она хотела поблагодарить меня за помощь или подчеркнуть, что она не требовалась. «Видишь? Я могу сама позаботиться о себе». У мышки все это время был запасной выход. Вентиляция – всего лишь еще одно препятствие, чтобы преодолевать ради преодоления. Я съел вафлю, ореховый вкус таял на языке. Мы умеем делать великолепные вещи. Приятные спиртные напитки, тающие на языке вафли, почти живые статуи.

При мысли о Ленкиных икрах, о ее коже моя рука скользнула ниже пояса. Тело не откликалось. Я ласкал, массировал, но ощущения были механические, лишенные удовольствия. Раньше желания приходили так легко.

Не сумев достичь пика, я забросил попытки. В ухе свербило, будто что-то ползало по барабанной перепонке. Я сунул туда указательный палец и выудил этот раздражающий комочек пыли. С пальца на пол спрыгнуло крошечное черное существо. Это была не пыль. Я подскочил, перевернув телевизор, но горомпед ускользнул от меня, тогда я схватил ковер и замахал им в воздухе, не сводя глаз с прыгающей на полу черной точки. Я поймал его, когда он набросился на мою щеку, и зажал большим и средним пальцами.