– Не совсем так… Лёлик тебя достаёт?
– Как вы догадались?
Тоже мне секрет! Я пожала плечами.
– Только не говорите ему, что я…
– Ещё не хватало с ним разговаривать!
Влад хихикнул, а потом вскочил и завопил на весь лагерь:
– Шевелится, шевелится!
Лягуха и правда задёргалась на воде. Попав в луч фонаря, она замерла на пару секунд, чтобы ещё яростнее забить задними лапами и сделать пару рывков к тени.
– Плывёт… – прошептал Владик.
Наверное, надо было что-то сказать, но я всё-таки не настоящий педагог. Я обещала чудо – я показала чудо. Лягуха выжила. Парень на секунду поверил, что миром правит не зло и лёлики, а добро, Ляля Евгеньевна и холодная вода из болота, если станет совсем плохо. Я мысленно праздновала педагогическую победу и соображала, что сказать Хурме, когда Лёлик на нас настучит.
…Уже не помню, что придумала тогда, это было десять лет назад. Теперь те дети выросли. Ну, почти: перешли в одиннадцатый. Я за эти годы только растолстела, нажила три ненужных диплома, работу, которая приносит деньги, и ещё парочку волонтёрских работ помимо лагеря. А они выросли.
Ну, почти…
Глава I
Толстый метался по двору, размахивая облезлым веником, и вопил: «Рептилоиды атакуют! Все в укрытие!» В глубине корпуса шумно топала Ленка-воспитатель, выгоняя на улицу тех немногих, кто ещё не разбежался по кружкам. Из баскетбольной коробки выскочили Профессор и Влад. Профессор ещё чеканил мячом и так, чеканя, и побежал в сторону Линейки. Я перехватила Толстого и подтолкнула за Профессором и Владом. Он оседлал свой веник и поскакал за ними в нужном направлении, вопя своё «Рептилоиды атакуют!».
Из рукодельного кружка им наперерез неспешно выходила Семыкина, не выпустив из рук вышивку. Тряпка была больше наволочки, и Толстый этим воспользовался: отобрал, набросил себе на голову (Рептилоиды атакуют с воздуха, все в укрытие!) и помчался дальше. За ним Семыкина с воплями «Дурак, там иголка!» и ещё парочка девчонок за компанию. Над всем этим возвышался трубный глас Петровича из матюгальника на столбе: «Эвакуация! Всем пройти на Линейку! Эвакуация! Всем пройти…» Любит наш Петрович учебные тревоги. Я думаю, он так развлекается. А то сидишь весь день в будке на проходной – скукота.
Из корпуса выскочила Булка, придерживая на голове эмалированную столовскую миску, типа каска, за ней гнался Коля, пытаясь на ходу по этой миске постучать. Последней вышла Ленка, заперла корпус на висячий замок и кивнула мне:
– Всех видела?
– И половины нет. Сейчас из кружков сбегутся, на месте пересчитаем.
Линейкой мы называем поросшую бурьяном площадь за футбольным полем на территории старого лагеря. Наш лагерь строился рядом с ним по принципу «сперва построим новый, потом снесём старый», да только старый так и не снесли. Формально это тоже наша территория, хотя по ней не скажешь. Там, на Линейке, где собирались пионеры много лет назад, ещё торчит из земли обломок ржавого флагштока, ещё жива тротуарная плитка и надписи на ней облупленной масляной краской: «Отряд «Светлячок» 88-й год», «75-й» и даже шестьдесят какой-то. Почти на каждом шагу почти каждый квадратик исписан-изрисован – прямо Аллея Славы после апокалипсиса. Линейка дальше всего от жилых корпусов, поэтому если и правда что случится – это самое лучшее место для эвакуации. Но корпуса старого лагеря оттуда видны. С трёх сторон лагерь окружён лесом, а с четвёртой – руинами.
Нет, ту часть старых корпусов, которая на нашей территории, отреставрировали, и там живёт персонал. Два ярко раскрашенных домика, куда надо лезть через дыру в заборе (или обходить весь лагерь по широкой дуге, чтобы выйти через проходную), а дальше – руины. Мы мелкими туда лазили: интересно же. Хурма с Петровичем нас вылавливали, но мы бегали быстрее и лучше прятались.
…А сейчас дети почти перестали туда лазить: интересы другие. Только старшие любят это место за уединённость: никто не найдёт, не погонит в столовку, не пристанет с нотациями…
Все одиннадцать групп собрались на Линейке. Малыши культурно выстроились в линии на своих местах, те, что постарше, ходили волнами. Мои построились кое-как на изрисованной плитке. Семыкина наконец-то догнала Толстого, отобрала вышивку. Коля постучал в очередной раз по Булкиной каске, получил этой каской под Ленкино шиканье (она пересчитывала детей, а эти четверо носились вокруг неё и сбивали). Профессор засунул свой мяч в штаны Влада сзади, а я с удивлением подумала, что «старшие» – это теперь мои.
– Четверых не хватает. Лёлика с бандой… И Сашки!
* * *
Сквозь толпу продирался Петрович со своим матюгальником:
– Просьба соблюдать спокойствие и порядок, всем построиться! Тридцать минут собирались! Формально вы все мертвы…
– А вот и рептилоид пришёл. Нам хана! – Толстый картинно вздохнул.
Ленка даже не заметила. Она, как я, пыталась высмотреть наших:
– Отсиживаются где-нибудь. Найду – всыплю.
– Эти-то да, – говорю. – А вот на Сашку это не похоже.
– Они в старые корпуса пошли ещё с утра. – Профессор отбивался от тумаков Влада.
– Кто?
– Сначала Сашка, а за ней Лёлик с бандой.
Опа! Лёлик с бандой привязались к Сашке давно, судя по всему ещё в школе. Нет, она мне не жаловалась, и Ленке с Хурмой тоже, но булинг в мешке не утаишь. Да и Лёлик не из тех, кто считает нужным скрывать свои делишки. Доставать Сашку в открытую они при мне всё-таки стеснялись, и всё равно… Эти все разговорчики, взгляды, словечки, за которые в моём детстве били по губам… В общем, уже через пять минут после того, как моя группа заселилась в лагерь, было ясно, кого Лёлик и дружки выбрали жертвой в этом году. С начала смены я сто раз пыталась вызвать Сашку на разговор, но так ничего и не добилась. А на душе было неспокойно. Это в первом классе Лёлик с друзьями ограничивались лягушкой, подкинутой в постель, а семнадцатилетние лбы втроём против девочки…
Петрович прохаживался вдоль рядов и вещал в свой матюгальник:
– Мы живём в нелёгкое время, когда очень важно уметь себя вести в чрезвычайных ситуациях. Ни пожар, ни взрыв никому не дают второго шанса…
И тут раздался крик. Кричали далеко, визгливо на одной ноте, как будто хотят высверлить в ухе дыру. Вся Линейка замолчала разом, словно прислушиваясь, хоть это и не нужно. А крик не умолкал. Он тянулся и тянулся, наверное, минуту или дольше, у меня даже в глазах потемнело. Или не в глазах. Я моргала, а это не проходило, а там все кричали. Где-то у старых корпусов.
Потом звук как выключили. В ушах ещё стоял белый шум, как в старом телефоне. Тучная колонна поваров, стоящих ближе всех к старым корпусам, молча потянулась к забору. Теть Даша по-хозяйски отодвинула железный прут, держащийся на честном слове, и шагнула по ту сторону.
– Всем группам вернуться в свои корпуса, всему персоналу – на рабочие места. – Матюгальник Петровича так рявкнул в этой тишине, что я словно проснулась. – Охрана, ко мне!