Глашенька - читать онлайн книгу. Автор: Анна Берсенева cтр.№ 34

Но все-таки размышления, облеченные в слова, немного ее успокоили. И решительность – видимо, та самая, о которой и говорила Натэлла, – охватила ее.

Она достала из сумки телефон.

«Может, он и не во Пскове сейчас, – мелькнула в голове малодушная мысль. – А еще в Китае. Или, наоборот, уже в Штатах».

Но тут же она поняла: ей совсем не хочется откладывать этот разговор. Малодушие никогда не являлось ни главной чертой ее характера, ни даже второстепенной.

– Лазарь, – сказала она, услышав его голос и успев отметить, что звучит этот голос сурово и резко, – мы можем встретиться?

– Когда? – спросил он.

– Сейчас.

– Где?

– В сквере возле «Двух капитанов».

– Через час приеду.

Он положил трубку сразу. Ну и хорошо – что бы она стала ему объяснять?

За все время их любви, при всей сложности, надломленности, бессмыслице отношений, – объяснений между ними почти не бывало.

Наверное, хватило того, самого первого, которое пополам переломило Глашину душу и жизнь.

Весь ее второй курс прошел в ожидании.

Из Крыма Лазарь проводил Глашу до Москвы и вернулся в Гарвард, где учился на магистра бизнеса. Слово «магистр» не очень-то к нему подходило: сразу представлялась мантия, или какая-нибудь камилавка, или что там еще носили магистры старинных времен? А в нем не было ничего старинного и академического. У Глаши сердце из груди выпрыгивало, когда она вспоминала все, что было в нем… За две недели, которые они провели вдвоем в Крыму – Лазарь сразу же увез ее из Насыпного, и они объездили весь полуостров, – за это время всего было так много, что на целую жизнь хватило бы воспоминаний.

Когда начался учебный год, то по два раза в неделю Глаша бегала на Центральный телеграф на улице Горького, которую недавно переименовали в Тверскую, и долго ждала своей очереди в кабинку для телефонных переговоров. Когда телефонистка наконец вызывала ее и Лазарь говорил: «Глашенька, кроха моя» – а именно это он говорил, услышав в трубке ее голос, – горло у нее перехватывало, и она думала, что вообще не сможет разговаривать.

Но волнение ее сразу же улетучивалось, потому что сразу вслед за этими словами он говорил ей что-нибудь смешное и рассказывал, что произошло с ним за те три дня, в которые они не слышали друг друга, и расспрашивал, что было с нею, а она рассказывала ему то про семинар по живописи Возрождения, который ужасно интересно ведет профессор Васильчиков, то про выставку импрессионистов, на которую она три часа стояла в очереди, и собственные рассказы казались ей ерундой какой-то, но про что же еще ей было рассказывать, если главным в ее жизни был он и мгновенье разговора с ним, любое воспоминание о нем было для нее важнее, чем все соборы на картинах Моне и Мане?

Лазарь, впрочем, слушал про Моне и Мане так терпеливо, словно это было бог весть как важно для него. Но Глаша все же старалась рассказывать покороче: ей не самой хотелось говорить, а его слышать. Да к тому же – это ведь очень дорого, так часто звонить ей из Америки и так подолгу с ней разговаривать! Конечно, у него стипендия, и он еще работает в фармацевтическом концерне. Но ведь это как раз и значит, что деньги не падают на него с неба и каждая минута разговора – это его жизнь, здоровье, время…

За этот год она возненавидела Атлантический океан: зачем он такой огромный, что невозможно его перелететь единым духом? И зачем границы, визы, деньги – все, что люди выдумали, чтобы не дать себе быть счастливыми?

Глаша считала дни в ожидании лета: они с Лазарем должны были увидеться во Пскове. Вернее, это она думала, что они увидятся во Пскове, когда оба приедут туда к родителям. Лазарь же, оказывается, давно уже придумал для них другую встречу, только ей не говорил до времени.

Восьмого марта она нашла на полке, на которую в общежитии выкладывали письма, большой конверт на свое имя. В конверте обнаружилась путевка. Глаша несколько раз перечитала, что в этой путевке написано, пока не поняла, что читает свое имя и фамилию и что место поездки, которая ей предлагается, – Париж.

Она еще раз прочитала – «Париж» – и застыла у общежитской вахты, не понимая, что это значит.

Только вечером – это как раз был день разговора с Лазарем – Глаша узнала, что в Париж он прилетит на три часа раньше, чем она, и встретит ее в аэропорту. Он смеялся над ее растерянностью, а когда она робко заметила, что путевка ведь слишком дорогая, ответил – не дороже денег, а Америка, по счастью, предоставляет столько разнообразных возможностей зарабатывать, что грех жаловаться и грех не потратить эти деньги на то, чтобы она увидела всех своих Моне, Мане и прочих Мон Лиз в естественных для них условиях.

Париж был первым городом, в котором они встретились летом. Следующим был Рим, и из Рима они съездили еще во Флоренцию и в Венецию. После Глашиного четвертого курса поехали вместе в Швейцарию.

К тому времени Лазарь уже вернулся из Штатов во Псков и занялся бизнесом, ради которого и учился в Гарварде.

– Далеко простирает химия руки свои в дела человеческие, – сказал он однажды.

Они стояли в тот день на мосту Вздохов. Глаша смотрела, как течет под ними зеленая венецианская вода, а Лазарь смотрел на Глашу.

– А почему ты сейчас это сказал? – засмеялась она. – По-моему, вода не химическая, а только тусклая немножко.

– Это не я сказал, – уточнил он. – Это Ломоносов. Но применительно ко мне – так оно и есть. Химия далеко в мои дела простерла руки и всю мою жизнь переменила.

Каким образом он стал владельцем фармацевтического завода, на котором после химфака МГУ работал во Пскове инженером-технологом, Глаша не поняла. Да и не очень она стремилась понять это во всех подробностях – ей хватало того, что рассказывал Лазарь. И после того, что он рассказывал, пересуды о том, что время, дескать, сейчас такое, когда все всё у всех украли и на том только и вылезли, – вызывали у нее недоумение.

Конечно, людей, стремящихся что-нибудь украсть, если за воровство немедленно не отрубают руку, очень даже немало. И все-таки не всеобщее воровство казалось ей тем главным, что определяло теперь жизнь.

Она бурлила вокруг, эта новая, почти ни в чем не повторяющая прежнюю жизнь, и не было в ней ничего такого, что представлялось бы неосуществимым для человека, у которого способность широко мыслить сочетается с сильной волей, претворяющей мысль в действие. То есть как раз для Лазаря Ермолаевича Коновницына.

В его рассказах она ловила не столько информацию о том, как он налаживает работу своего завода, сколько те самые приметы его натуры, которые так ее восхищали.

– Конечно, волшебную пулю, которая мгновенно рак уничтожит, биотехнологии не сотворят, – говорил он, рассказывая, над чем работают сейчас химики и биологи во всем мире. – Но оружие против рака они все равно создают мощное.