Гадание при свечах - читать онлайн книгу. Автор: Анна Берсенева cтр.№ 96

– Нет, – покачала головой Марина.

– Там ведь тоже – Машенька, Россия… Невольно сравниваешь!

Женя встал, прошелся по комнате – вернее, попытался пройтись, потому что комната была маленькая, в два шага. Потом снова сел у стола, взглянул на Марину. Она смотрела на него и думала только, что, когда вернется, надо будет почитать «Машеньку».

– Ты не простила меня? – спросил он. – Если бы ты знала, как я ругал себя за наше расставание! Но ты пойми меня, Машенька, постарайся понять! Ты помнишь, Наташа Спешнева говорила об однокурснице моей, Алине? Это ведь тяжелая для меня была история, я чуть не женился на ней, а потом…

– Я знаю, Женя, – мягко произнесла Марина. – Я знаю и ни в чем тебя не виню.

– Откуда? – удивился он. – Откуда ты можешь знать об Алине? Наташа сказала?

– Нет, – покачала головой Марина. – Я ведь все в тебе тогда чувствовала, Женечка, мне не надо было ничего ни объяснять, ни рассказывать.

– Да, я только потом понял, чего лишился… Я испугался тогда, Машенька, ты понимаешь? В тебе не было ничего, что я мог бы хоть как-то объяснить.

– А зачем тебе это надо было, Женя? – вдруг спросила Марина, которая до этих слов молча слушала его, подперев подбородок рукой. – Зачем тебе надо было меня объяснять?

– Ну, как сказать… Все-таки мы жили вместе. Каково жить с человеком, если не знаешь, что он скажет или сделает через пять минут?

– А если точно знаешь, что он скажет или сделает, – это лучше? – усмехнулась Марина.

Она ожидала, что он снова попытается что-то объяснить, но вместо этого Женя поднялся и подошел к ней.

– Теперь мне это неважно, – тихо сказал он. – Все неважно – только ты, Маша…

Женя обнял ее и привлек к себе. Она почувствовала, как дрожит все его тело – так же, как тогда, в первую их ночь, когда, насквозь мокрая, она постучала в его дверь. Она вспоминала его тогдашнее нетерпение, его желание, свою скованность. И, вспоминая, поражалась только одному: что в эти мгновения, когда он держит ее в объятиях, она может спокойно вспоминать.

Женя прижался к ее губам своими мягкими, ищущими губами; рука его судорожно теребила застежку ее блузки. Стряхнув оцепенение воспоминаний, Марина осторожно отвела его руку, высвободилась из торопящих объятий.

– Женечка, не обижайся на меня, – сказала она. – Я не должна была приезжать. Ты очень хороший, тонкий, умный, я ни в чем тебя не виню! Но во мне ничто не тянется к тебе, понимаешь? Я не знаю, почему это так – но это так. Наверное, и раньше так было, но я действительно совсем себя не знала… Тело ты мое разбудил, но и только, Женя! Я ведь столько о тебе думала, во сне тебя видела, а вот сейчас смотрю на тебя – и все во мне пусто, тихо, и ничего я к тебе не чувствую. Надо было всего лишь пройтись по утреннему Парижу, чтобы понять… И не зря ты меня боялся: это судьба тебя берегла от не своего. Ты будешь счастлив, Женечка, поверь мне. Я ведь гадалка, предсказательница, правда? – Марина улыбнулась, глядя на его расстроенное лицо. – Ты ведь уже начал находить свою жизнь, да? Вот и хорошо, вот все и наладится…

И, не отводя взгляда от его удивленного лица, Марина попятилась назад, к двери.

Она сбежала по узкой выщербленной лестнице, вышла из подъезда – и, неяркое сквозь легкую дымку, солнце Парижа плеснулось ей в лицо! Женя был прав: пелена спадала с глаз, когда она смотрела на эти дома, бульвары, на весь этот удивительный город в солнечной дымке…

Ей предстоял целый день в Париже. Этого было мало для Парижа, но для нее сейчас – несоразмерно, невыносимо много; каждая минута отдавалась в висках.

Марина сама не заметила, когда исчезло трепетное очарование, охватившее ее на бульваре Сен-Жермен. Наверное, в ту минуту, когда она вбежала в агентство, задыхаясь от быстрой ходьбы, и милая барышня сообщила ей, что ближайший рейс в Москву будет только ночью.

Бесконечность предстоящих минут и часов ужаснула ее. Выдержать их тяжесть было невозможно, каждая секунда казалась последней!..

Нет, оно никуда не исчезло – немыслимое очарование Парижа. Но для нее оно поблекло, и она знала почему… Наконец она знала это без недоумения и сомнения – и задыхалась в причудливом кружеве парижских улиц, как в паутине.

Ни прохлада Люксембургского сада не спасала ее, ни ощущение центра мира, которое возникало на Пляс Этуаль… Все это могло быть – но потом, потом, не сейчас! Сейчас Марина ждала одного: когда исчезнет это мучительное, физически ощутимое время и пространство, отделяющее ее от Алексея.

Ее тревога, растворившаяся было в утреннем парижском воздухе, теперь нарастала со страшной, невыносимой быстротой.

«Что я наделала? – думала она, бесцельно бредя по мосту Александра Третьего и задыхаясь в немыслимо-живом пространстве между его зеленоватыми монументами. – Что же это было со мною, отчего была эта дикая слепота? Что мешало мне видеть все таким, каким оно было с самого начала?»

Воспоминания наплывали на нее, подхватывали, мучили – Марина понимала их невозвратность.

Как же она, с ее чуткостью к любому, едва ощутимому, воплощенному в какой-нибудь чужой фотографии дыханию жизни, – как она могла не видеть того, что было в ее собственной жизни главным, единственным?..

Марина вспоминала каждую мелочь, незримо связывавшую ее с Алексеем, и понимала, что мелочей просто нет…

Глаза его – она смотрела в них, как будто к мокрой земле прикасалась, и душа ее успокаивалась в их могучей тишине.

Руки его с едва ощутимым следом мозолей – как она могла не чувствовать нежности в их прикосновениях, нежности скрытой и робкой, которую сам он не решался в себе разбудить по-настоящему?

И та ночь, которая повергла ее в такое смятение!.. Она не понимала, что за волны пробегают по его лицу, сотрясают его тело, – как можно было не понимать?

Марина металась по Парижу, оказываясь то в одной его части, то в другой – не такой уж, значит, он был большой! – и нигде не могла найти успокоения.

Она даже усталости не ощущала, хотя ничего не ела и почти не присела за день. Она просто не могла выдержать неподвижности: ей казалось, что в неподвижности время течет еще медленнее.

У подножия Монмартра она очутилась, когда город уже был окутан тьмой и церковь Сакре-Кер сияла в вечерней высоте.

И вдруг, увидев это сияние на вершине холма, Марина почувствовала: все вернется. Это было удивительное по своей необъяснимости чувство! Откуда оно появилось вдруг, после целого дня отчаяния, бестолковой беготни, одиночества?

Купол Сакре-Кер светился, венчая вечерний Монмартр, и Марина потянулась к нему как завороженная.

Она поднялась вверх на фуникулере и оказалась в самом средоточии Монмартра – гуляющего, смеющегося, счастливого. Бесчисленные кафе сияли и звенели веселой музыкой, уличные комедианты кого-то изображали прямо посреди мостовой, и многочисленные зрители покатывались со смеху.