Гадание при свечах - читать онлайн книгу. Автор: Анна Берсенева cтр.№ 63

А ярость была – на самого себя. Что он позволил себе, во что себя превратил?! Что оставил себе в жизни – ненавистную комнату, ежедневную бутылку и безысходность, чувство собственного бессилия?

«Что тебя сломило? – морщась от отвращения к самому себе, думал Алексей, глядя на темную воду Патриарших. – Дашин уход? Но ведь, положа руку на сердце, разве ты так уж любил ее? Вслушивался ты в ее душу, знал ее, жить без нее не мог? Ведь не было ничего этого – ни сначала, ни тем более потом! Так – хрупкий чарующий образ, обнимающие колени, абрис щеки да золотые пряди… Да иллюзия ожидания, которая так тебе нравилась… И правильно сделала, что ушла! Какая женщина захочет всю жизнь оставаться иллюзией?

А работа… Ах, разрушилось все, ах, пропало дело всей жизни! Как чувствительная барышня или секретарь райкома!.. Можно подумать, ты не знал: половина из того, чем ты занимался, и было направлено на разрушение. Кому нужна была Осиновская ГЭС, из-за которой залило бы тысячи километров земли? А ты работал на это – добросовестно, со страстью, как работал бы на самую благую цель, потому что такая у тебя натура. Да любой браконьер порядочнее тебя: он по крайней мере знает, что выгребает икру из осетра из-за денег, и не выдумывает, будто делает это ради созидательного труда на общее благо!..»

Пожалуй, Алексей несправедлив был к себе тогда и ставил себе в вину многое, в чем вовсе не был виноват. Но он знал: без этой мучительной и спасительной ярости так и останется у разбитого корыта. Не обвинив себя – так и превратится в типичного неудачника, которых столько встречал в жизни.

После полугода одиночества, водки, книг и отчаяния Алексей Шеметов понял, что за всю жизнь накопил в себе достаточно мужества, чтобы принимать жизнь такою, как есть.

Алексей поднялся на крыльцо и вставил ключ в замок. Но дверь была отперта, и, вздохнув, он вошел в дом.

Конечно, Наталья опять здесь. Сколько раз он просил ее не приходить, но рука не поднималась отобрать у нее ключ – и она приходила каждый раз, когда он приезжал в поселок Бор.

– А вот и я, Алексей Васильич! – услышал он ее певучий голос из кухни. – Не ждал увидеть, а?

– Здравствуй, – сказал Алексей, снимая сапоги. – Откуда узнала, что приеду?

– Сердце чует! – хохотнула Наташа, выходя к нему в переднюю. – Соскучилась, Леш. Дай, думаю, зайду – не приехал ли? И обед приготовила, сметаны вот свежей принесла и молока…

Тон у нее был чуть заискивающий – конечно, потому что он совсем не хотел ее видеть, и она это понимала. Но она ничего не могла поделать с собой, Алексей знал это, и ему было жаль ее – красивую, крепкую, а такую беспомощную перед самой собою.

Сердце чует! Скорее всего, просто разузнала в конторе или видела, как садился его самолет. Но ведь ходила, узнавала, высматривала…

– Обед приготовила, – повторила Наташа. – Будешь обедать?

– Буду, – ответил Алексей, хотя есть ему совсем не хотелось.

Дом, в котором он жил, приезжая в Бор, был обычным деревенским домом – большим, состоящим из трех просторных комнат. Конечно, можно было поставить здесь отличный финский дом, специально приспособленный для Сибири. Но Алексею не хотелось устраивать для себя ничего особенного. Он и в Москве просто снимал большую квартиру у Никитских Ворот, и здесь не стал менять бревенчатый дом, купленный лет пять назад. Поменял только мебель, потому что не любил панцирных кроватей и лавок, – и все.

В комнатах было жарко. Алексей мимоходом потрогал ладонью голландку – наверное, Наташа протопила горячее, чем обычно. Впрочем, топить было кому и без нее, работников хватало, и всегда здесь было тепло к его приезду, даже если она появлялась не в первый же день.

– Надолго приехал, Леша? – спросила Наташа, когда они сели за широкий стол посередине комнаты и она разложила по тарелкам дымящееся мясо.

– На неделю, не больше. Посмотрю аэродром, в Красноярск слетаю, встречусь кое с кем.

– На неделю всего, и то еще в Красноярск… – протянула она. – Чего ж мало так?

– Наталья, – сказал он, стараясь говорить как можно мягче и убедительнее, – ведь я не к тебе приехал, сколько уже объяснял. Не надо мне всего этого, понимаешь? Ты хорошая, готовишь, стараешься, чтобы я к тебе приезжал, а мне вот не надо… Ну что я поделаю?

– Ничего, – вздохнула она. – Водки выпьешь? А то у меня самогон есть, свежий тоже, бабка Андреевна вчера гнала.

– И самогон у тебя свежий, – невольно улыбнулся Алексей. – Выходила бы ты замуж, Наташа, ей-богу!

Водку он достал из сумки свою, кристалловскую «Столичную». Он не любил самогон, хотя пито его было здесь перепито за долгие годы. Наташа смотрела на него, подперев подбородок округлой рукой.

Ей было немного за тридцать, и хотя в ней, конечно, уже чувствовалась огрубелость, обычная для деревенской женщины этих лет, все же она была красива. Лицо у нее тоже было округлое, румяное, нос задорно вздернут, как у девчонки. А рот – наоборот «взрослый», красиво очерченный, с полными чувственными губами, которые всегда были призывно приоткрыты.

Наташа знала, что губы у нее красивые, и всегда тщательно их красила. Правда, у нее была какая-то отвратительная ярко-красная помада с запахом мужского одеколона, но она этого не замечала. Однажды Алексей не выдержал и привез ей из Парижа диоровскую помаду – нежно-коралловую, пахнущую какими-то странными цветами. Это так потрясло Наташу, что она заплакала, – и ему тут же стало стыдно.

Он часто «не выдерживал» с нею, и всегда злился на себя за это. Потому и хотел, чтобы она сама ушла наконец. А она понимала, что прогнать он ее не прогонит – и не уходила.

– Спасибо, Наташа, – сказал Алексей, вставая из-за стола. – Ты шла бы, правда. Устал я как собака, подремлю часок. Иди домой, а?

Ничего не ответив, Наташа принялась убирать посуду, а Алексей пошел в спальню, снял свитер и, не стеля, растянулся на кровати. Он действительно устал, сказал это не ради ее ухода. И действительно приехал ненадолго, а успеть должен был многое. Надо было, чтобы к тому времени, как сойдет снег, все было наконец готово для новой взлетной полосы. Как назло, и сердце разболелось. В Красноярске, пересаживясь в свой самолет, чтобы лететь в Бор, он бросил под язык валидол.

Разговоры о том, что надо бы перестроить аэродром на берегу Енисея, чтобы он мог принимать грузовые самолеты, Шеметов помнил столько, сколько помнил себя в Сибири. Кажется, это было даже включено в план какой-то из пятилеток, но тем дело и кончилось.

И вот теперь, когда он занялся этим наконец, потому что отсутствие хорошего аэродрома стало сказываться на всей его работе, в особенности на строительстве, Шеметов с удивлением обнаружил, что на самом деле никто всерьез и не собирался ничего строить. Многолетние разговоры об аэродроме напоминали мечтания Манилова о доме с бельведером, и всех это устраивало.

Как обычно в таких случаях, Шеметов рассердился на весь этот неторопливый бардак и решил, что доведет дело до конца ровно до следующей зимы – в придачу ко всем другим делам, которых у него и без того было достаточно. Для этого и прилетел он в Бор, пока снег еще не сошел, для этого и собирался в Красноярск. И перед всем этим должен был хоть немного отдохнуть, потому что не с курорта приехал.