– Давайте его. Подождите, я проверю.
Илья выпустил на минуту телефон из кармана, примерил к нему неаккуратный, в заусенцах черный провод. Половину денег надо было отдать.
– Да подходит он, подходит! – хмыкнул продавец. – Ты просто приглядывай за ним, чтоб он квартиру тебе не спалил. Кейс не нужен к нему? Тут модные привезли. На безопасности сэкономили, можно в стиль вложиться.
– Не нужен. – Илья сунул телефон обратно в карман, отдал тысячу. – Не борзей.
Заиграла музыка: что-то лирическое, но ритмичное, как будто латинское, с кастаньетами и неведомыми мексиканскими погремушками. Кончилось вступление, вышел на сцену испанский баритон, под гитарные струны начал страстный рассказ. Пел придушенно, приглушенно. Но не замолкал.
Продавец смотрел на Илью выжидающе.
– Потанцуем? – предложила девушка с синими волосами.
– Это не у вас звонит? – спросил у Ильи продавец.
Илья пошарил в кармане – телефон тут же заорал в просвет сильней, как будто кто очнулся в чужом багажнике на посту ДПС и цеплялся за последний шанс, мразь.
Не доставая его, сжал все боковые кнопки, и он заткнулся.
Продавец схарчил его предпоследнюю тысячу и пожевал еще губами, озирая Илью, уже делая выводы насчет того, откуда у того мог взяться такой аппарат.
– Приятного пользования! Мобильником.
Илья пырнул его глазами и вышел.
Отошел на десяток шагов и, оглянувшись через плечо на сотовую стекляшку, выдернул телефон наружу. Посмотрел – пропущен звонок с неизвестного номера. Ввел наспех код – проверить, кто – может, есть сообщения от него? А эта дрянь от холода взяла и отключилась.
Домой бежал бегом.
Заперся.
Телефон долго не приходил в себя: китай-китай скверно контачил. Пришлось пошерудить, попритереть штекер в гнезде. Наконец очнулся, выкатил яблоко. Илья потерпел еще несколько секунд, потом влез в пропущенные.
Какой-то мобильный. Незнакомый. Сообщений с него Сука раньше не получал – ни в один мессенджер.
Что сделать? Перезвонить?
Илья набрал неизвестному «Это кто?», но не отправил.
Ведь могло так быть, что как раз знакомый, и очень хорошо знакомый? И что сообщения от него стирались сразу, как прочитывались? Могло вполне.
Или просто ошиблись номером. Надо будет – перезвонят.
Стал смотреть еще Нину – и вдруг наткнулся на совсем частное.
Почему-то сбился, застеснялся. И закрыл. Это же, кажется, и надеялся на самом деле найти? Но слишком стыдно стало видеть, как ее зарезанный Петя ласкает. И стыдно за свое непотребство при неживой матери. Вдруг смотрит?
Вдруг спросит – чей это телефон?
Когда-то в детстве полез с пацанами на стройку. Санек сказал, рабочие в котловане строительные патроны забыли, а их можно было как гранаты подвзорвать. Скинулись на камано-магано, спускаться вниз выпало Илье. Котлован был сделан из рыжего песка, глубины такой, что два этажа в него закопать было можно. Стены у него были вроде и пологими, но топкими и неверными – это Илья понял уже на спуске. Остальные дежурили наверху, если строители явятся. Выходной был, субботний вечер с переходом в ночь. Спустился трудно – в конце землю повезло, и Илья спрыгнул, чуть ногу не вывихнул. Патронов в котловане, разумеется, никаких не обнаружилось. Нужно было выбираться. А выбраться оказалось невозможно. Песок полз навстречу, все шаги получались на одном месте, уцепиться было не за что: только рыхлая влажная ржа. Крикнул пацанов – а они перепугались, им чудился возвращающийся сторож и милицейская охрана, они друг другу уже рассказали, что менты на стройках в воров могут стрелять, а тут еще темнота с неба опустилась. Илье стало страшно тоже. А если завтра придут рабочие и первым делом начнут бульдозером котлован заваливать, даже не поглядят, кто внутри? Тогда почему-то очень верилось в такое. Санек с Серегой уговаривали себя сбежать. А он убеждал их не ссать и остаться, помочь ему вылезти. Рвался, рвался вверх – и все равно оказывался на дне воронки.
Они говорили, родителей позовут – но этого-то он боялся еще больше. Если мать узнала бы, во что он влип… Даже и быть засыпанным в котловане казалось не так страшно.
А как тогда за то, что убил человека, матери отвечать? Лучше просто ничего не говорить ей про это вообще.
Отложил в сторону телефон – руку жгло.
Зарядка паленая.
К вечеру тревога скопилась в каком-то особом пузыре у Ильи внутри, давила на потроха и просила исхода. Перещелкивал с канала на канал одержимый телевизор, подбегал к своим книгам, перелистывал любимую раньше фантастику. Внутри были одни бессвязные закорючки.
Выключил звонок, а потом снова включил. Подходил проверять десять раз, нет ли пропущенного. А что с пропущенным делать – так и не решил. Отошел от него – вернулся.
Проверил новости с Рочдельской. Нет. Пока был день, Суку не нашли, а ночь его еще лучше спрячет.
Жгло руку. Чужой телефон.
Как будто он Петю недоубил. А теперь и не мог ничего уже с ним сделать. Теперь его кормить нужно было.
* * *
Вечером взял его с собой в постель. Чтобы сразу отвечать, если сообщения будут. И не зря: пока заставлял себя уснуть, тренькнуло. Открыл.
– Петенька, напиши все-таки Нине. Мама.
– Ладно.
Пусть знает, что жив-здоров.
Открыл переписку с Ниной. Добавил в хвост: «У меня все в порядке. Как ты?»
Нина не отвечала ничего. Последнее сообщение было от нее в пятницу утром. Такое же благостное, как он ей сейчас отправил.
– У меня все просто супер, – сказала Нина.
– Тогда на связи, – сказал Петя.
А вечером сфотографировался с размалеванной бабой из ресторана и вывесил в открытом доступе. Рассчитывал, что не увидит? Пьян был, забыл стереть?
Хорошо бы, если бы они расстались. Проще бы.
Вспомнил, как Нина танцевала для него, раздевалась. Увидел ясно ее груди – летним соком налитые: загорелые без проблесков. Поворочался-поворочался, поглядел в стену; потом одним глазом, одним пальцем отыскал дорогу в видео.
Не мог ей больше сопротивляться.
Попал в квартиру. В Петину, наверное: просторная гостиная, широченный телевизор с книжку толщиной, диван на двадцать человек, голая похабень на стенах в черных рамках, какие-то милицейские грамоты, шест для стриптиза, и открытый бар бутылочным янтарем светит.
Нина сидела рядом на диване. В телевизоре мельтешила синюшная порнуха, кто-то стонал, сдавленный плоским экраном. Нина смотрела в синее без неловкости, бойко комментировала. Петина камера парила, переводилась с Нины на телесное месиво. Оба были пьяны. Нина белую мужскую футболку натянула на голые коленки. Полумрак мерцал: когда в телевизоре был свет, и в комнате рассветало.