— А если увидит Род? — спросил он хрипло, нежно, едва касаясь, обводя пальцем синяк.
— Нужно будет за два дня вылечить, — пробормотала я. — У нас есть медицинский центр?
— Есть, но там камеры… Ладно, придумаем что‑нибудь, — тихо ответил он охрипшим голосом.
Кир как будто впал в транс. Впервые так близко от меня, наедине… Пальцы прошлись по скуле, на секунду зарылись в волосы, обхватили затылок, и он начал медленно и неумолимо приближать мою голову к своей. Я смотрела в его глаза, и мне становилось жарко от яростного огня, бушующего в них. Каждой клеточкой своего тела я ощущала дикую страсть, желание и жажду мужчины.
Когда до губ оставались считанные миллиметры, я прошептала: «Нет». Кир замер, превратившись в камень. Я слышала, как неистово колотится его сердце, чувствовала, как дрожат пальцы, как исступленно и безудержно тянутся ко мне его губы.
— Да, — сипло прохрипел он, — ты права. Иначе я просто не смогу жить, как раньше.
Он убрал руку с моего затылка и прислонился к стене.
В гостиной была одна — единственная камера, и я давно знала, где она расположена. По — видимому, он тоже знал, так как стояли мы прямо под ней и в объектив не попадали.
— Еще раз спасибо тебе, — сказала я, выскользнула из рук Кира и отошла к двери.
Он прикрыл глаза и глубоко вздохнул, расслабляясь.
— Не благодари меня, — бросил, — я с превеликим удовольствием оставил бы девчонку там.
— Я знаю, — тихо прошептала.
— Я совсем не похож на доброго героя, каким ты меня вообразила.
— Я знаю.
— Я совсем не герой. Я убиваю мужчин и женщин. Я взрываю корабли. Я умею делать больно множеством различных способов, и у меня совсем нет жалости и сострадания.
— Я знаю.
— И я так сильно хочу тебя, что схожу с ума… — Кир отвернулся, как будто ему было больно даже смотреть на меня. — Схожу с ума каждый день, каждую ночь. Не знаю, что в тебе такого особенного… (Кир бросил быстрый взгляд, но, кажется, эффект был противоположным тому, что он ожидал, так как глаза опять полыхнули.) Но как только я увидел тебя в том звездолете, в смешной пижаме и с ореолом сверкающих волос, ты не выходишь у меня из головы. И ты права: после того, как я поцелую тебя, я больше не смогу себя контролировать…
— Тогда иди, — сказала я, — уходи. Иначе будет только хуже.
Кир кинул на меня еще один тяжелый взгляд и вышел за дверь. Я тяжело привалилась к холодной стене, чувствуя впивающиеся в кожу мелкие кристаллы. Сердце выскакивало, грудь отяжелела, а внизу живота ритмично пульсировал огонь. А мы даже не целовались… Эта непонятная и несвоевременная вспышка сексуального желания напугала и расстроила. Только не это! Я не могу отвлекаться на посторонних. Не могу позволить себе влюбиться или даже просто увлечься. Вся моя энергия, вся сила и ум направлены на выживание. И места для Кира в моих планах нет.
Я помотала головой и пошла к девушке, нужно было привести ее в чувство. И заодно придумать, что сказать Роду. Он будет зол, это понятно. Мне прощалось многое, но такое самоуправство… Вряд ли.
Девушку звали Оли, Оливия. Она действительно была на экскурсии в составе небольшой группы студентов. Обратно они возвращались попутным звездолетом, так как пассажирский лайнер срочно улетел забирать большую делегацию. А поскольку малолеток было всего пять человек, их с оказией забрал грузовой.
— Не повезло, — сказала я девушке, — если бы полетели пассажирским, ничего бы не случилось.
Оли пребывала в глубоком шоке. Провал в памяти в несколько часов (когда ее отдали на растерзание), думаю, был в своем роде спасительным. Я ей рассказала, что вовремя забрала ее с первого уровня, услышав крики. Она едва разговаривала, дрожала и плакала, не переставая, даже после кучи успокоительных, которые я в нее влила (пришлось все‑таки сходить за аптечкой).
Девушка цеплялась за меня, как за последнюю надежду (по большому счету так оно и было), никуда не отпускала, два дня спала со мной в одной кровати и ходила хвостиком из комнаты в комнату. Ей было семнадцать. Совсем девчонка. Из богатой семьи. Естественно, как и все (как и я), привыкла к беззаботной легкой жизни. Тем сильнее был удар…
— Оли, — терпеливо уговаривала я, — вечером или завтра утром сюда придет Род… Ты же помнишь Рода? (Девушка задрожала и побледнела.) Так вот. Я с ним живу, он мой мужчина. (Оли с безграничным ужасом уставилась на меня.) Да, девочка, я с ним живу. И поверь, он единственный, кто сможет защитить тебя и меня. Постарайся взять себя в руки. Я не смогу все время с тобой находиться. (Глаза девушки наполнились слезами, губа задрожала.) Поверь, тебе здесь ничего не угрожает. Это третий уровень, здесь тебя не тронут.
— А Р — р-ро… — запнулась Оли, — он не…
— Я уговорю оставить тебя мне, вот увидишь, — погладила ее по голове.
На самом деле я не была в этом твердо уверена. Если прилетит в хорошем настроении — отлично. А если в плохом — даже боюсь предположить, что нас ждет.
Я уговорила девушку тихонечко посидеть в маленькой спальне. А сама начала готовиться к встрече своего персонального монстра…
Каждый раз — как по тоненькому краю, балансируя над пропастью, как акробат из древних видеозаписей. «Не отдам ее, — твердо решила я. — Пусть все летит к черту. Я не смогу спасти всех, но одного человека я спасу, чего бы мне это ни стоило. Он разрешит… Он же любит меня?..» И я горько усмехнулась.
Какой образ мне примерить? Впереди экзамен. Решающий. Окончательный. Дорога ли я Роду настолько, чтобы уступить мне в чем‑то? Смогу ли я заставить его поддаться мне?
Теперь я отвечаю не только за себя, но и еще за одного беспомощного человека. Тяжело вздохнула: вот этого я и боялась. Именно поэтому я ни с кем не сближалась, поэтому не позволяла проникнуть в сердце жалости и сочувствию. Теперь я слабее. У меня есть Оли…
* * *
Я долго и тщательно размышляла над образом. Соблазнительница, утонченная леди, школьница, кокетка? Все это было, все это ему очень нравилось, но все это не то…
В итоге я предстала в образе жены. Любящей, тоскующей, одетой в пушистый домашний халат, давно ждущей своего любимого из дальней поездки. Безумно скучающей и безумно влюбленной.
Приготовила ужин, в спальне запахло едой, ванилью и шоколадом. Ни капли косметики (на самом деле я еще никогда не проводила перед зеркалом столько времени, чтобы в итоге выглядеть так невинно), распущенные волосы, немного сонный томный вид.
Я сидела в кресле, обхватив себя руками, отвернувшись от входа. Сказать, что я нервничала, — ничего не сказать. Род, как обычно, стремительно влетел в нашу спальню, и я почувствовала кожей, что он зол. Очень зол. Я уже давно по шагам узнаю его настроение, а сейчас волны холодного бешенства расходились от него широкими кругами. Он все знает про Оли, кто‑то уже сказал ему. Если бы можно было, я бы перенесла разговор на другое время, но у меня не было выбора… Я, как будто бы удивленно, обернулась и вскочила с кресла.