Свадьба Кречинского. Пьесы - читать онлайн книгу. Автор: Александр Сухово-Кобылин cтр.№ 22

Кандид Касторович Тарелкин. Коллежский советник и приближенное лицо к Варравину. Изможденная и всячески испитая личность. Лет под сорок. Одевается прилично; в белье безукоризнен. Носит парик, но в величайшей тайне; а движения его челюстей дают повод полагать, что некоторые его зубы, а может быть, и все, благоприобретенные, а не родовые. Говорит, как Демосфен, именно тогда, когда последний клал себе в рот камни.

Иван Андреевич Живец. Этот совершил карьеру на поле чести. Получив там несколько порций палкою и от этого естественно выдвинувшись вперед, он достиг обер-офицерского звания. Теперь усердствует Престол-Отечеству как экзекутор.

III. ПОДЧИНЕННОСТИ

Чибисов. Приличная, презентабельная наружность. Одет по моде; говорит мягко, внушительно и вообще так, как говорят люди, которые в Петербурге называются теплыми, в прямую супротивность Москве, где под этим разумеются воры.

Ибисов. Бонвиван, супер и приятель всех и никого.

Касьян Касьянович Шило. Физиономия корсиканского разбойника. Клокат. Одет небрежно. На всех и на вся смотрит зло. От треволнений и бурь моря житейского страдает нравственною морскою болезнию, и от чрезмерной во рту горечи посередь речи оттягивает, а иногда и вовсе заикается.

Чиновники:

Герц, Шерц, Шмерц – колеса, шкивы и шестерни бюрократии

Чиновник Омега. Имеет и состояньице, и сердце доброе; но слаб и в жизни не состоятелен.

IV. НИЧТОЖЕСТВА,

ИЛИ ЧАСТНЫЕ ЛИЦА

Петр Константинович Муромский. Та же простота и непосредственность натуры, изваянная высоким резцом покойного М. С. Щепкина. В последние пять лет поисхудал, ослаб и поседел до белизны почтовой бумаги.

Анна Антоновна Атуева. Нравственно поопустилась; физически преуспела.

Лидочка. Как и на чьи глаза? Для одних подурнела; для других стала хороша. Побледнела и похудела. Движения стали ровны и определенны; взгляд тверд и проницателен. Ходит в черном, носит плед Берже и шляпку с черной густой вуалеткой.

Нелькин. Вояжировал – сложился. Утратил усики, приобрел пару весьма благовоспитанных бакенбард, не оскорбляющих, впрочем, ничьего нравственного чувства. Носит сзади пробор, но без аффектации.

Иван Сидоров Разуваев. Заведывает имениями и делами Муромского: прежде и сам занимался коммерцией, торговал, поднялся с подошвы и кое-что нажил. Ему теперь лет за шестьдесят. Женат. Детей нет; держится старой веры; с бородою в византийском стиле. Одет как и все приказчики: синий двубортный сюртук, сапоги высокие, подпоясан кушаком.

V. НЕ ЛИЦО

Тишка, и он познал величия предел! После такой передряги спорол галуны ливрейные, изул штиблеты от ног своих и с внутренним сдержанным удовольствием возвратился к серому сюртуку и тихим холстинным панталонам.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Квартира Муромских; гостиная. Три двери:

одна направо – в комнату Лидочки и Атуевой,

другая налево – в кабинет Муромского,

третья прямо против зрителей – в переднюю.

Бюро; диван; у окна большое кресло.

ЯВЛЕНИЕ I

Атуева пьет чай, входит Нелькин.

Нелькин (кланяясь). Доброе утро, Анна Антоновна!

Атуева. Здравствуйте, здравствуйте.

Нелькин (осматриваясь). Не рано ли я?

Атуева. И нет; у нас уж и старик встает.

Нелькин. А Лидия Петровна еще не встала?

Атуева. Это вы по старине-то судите; нет, нынче она раньше всех встает. Она у ранней обедни, сей час воротится.

Нелькин (садится). Давно мы, Анна Антоновна, не видались; – скоро пять лет будет.

Атуева. Да, давно. Ну где ж вы за границей-то были?

Нелькин. Много где был, а всё тот же воротился. Всё вот вас люблю.

Атуева. Спасибо вам, а то уж нас мало кто и любит… одни как перст остались. Доброе вы дело сделали, что сюда-то прискакали.

Нелькин. Помилуйте, я только того и ждал, чтобы к вам скакать – давно б вы написали, видите – не замешкал…

Крепко обнимаются; Атуева утирает слезы.

Ну полноте – что это все хандрите?

Атуева. Как не хандрить?!

Нелькин. Да что у вас тут?

Атуева (вздыхая). Ох, – нехорошо!

Нелькин. Да что ж такое?

Атуева. А вот это Дело.

Нелькин. Помилуйте, в чем дело? Какое может быть тут дело?

Атуева. Батюшка, я теперь вижу: Иван Сидоров правду говорит – изо всего может быть Дело. Вот завязали, да и на поди; проводят из мытарства в мытарство; тянут да решают; мнения да разногласия – да вот пять лет и не знаем покоя; а все, знаете, на нее.

Нелькин. На нее? Да каким же образом на нее?

Атуева. Всякие, видишь, подозрения.

Нелькин. Подозрения?! В чем?

Атуева. А первое, в том, что она, говорят, знала, что Кречинский хотел Петра Константиновича обокрасть.

Нелькин (покачав головою). Она-то!

Атуева. А второе, говорят, в том, что будто она в этом ему помощь оказала.

Нелькин (подняв глаза). Господи!

Атуева. А третье, уж можно сказать, самое жестокое и богопротивное, говорят, в том, что и помощь эту она оказала потому, что была, видите, с ним в любовной интриге; она невинная, видите, жертва, – а он ее завлек…

Нелькин. Так, стало, этот подлец Кречинский…

Атуева (перебивая). Нет, не грешите.

Нелькин. Нет уж, согрешу.

Атуева (перебивая). Позвольте… в самом начале теперь дела…

Нелькин (перебивая). Неужели вы от этой болезни еще не вылечились?

Атуева. От чего мне лечиться? – дайте слово сказать.

Нелькин (махая руками). Нет, – не говорите.

Атуева (вскочив с места). Ах, Создатель!.. (Берет из бюро бумагу .) Так вот нате, читайте.

Нелькин (вертит бумагу). Что читать?

Атуева. А вот это письмо, которое по началу Дела писал Кречинский к Петру Константиновичу.

Нелькин. Кречинский!!! Письмо! Так разве вы меня выписали из-за границы, чтоб Кречинского письма читать. Знаете ли вы, что я этого человека ненавижу. Он Каин! – он Авеля убил!!

Атуева. Да не он убил! Читайте!

Нелькин (читает). «Милостивый государь Петр Константинович! – Самая крайняя нужда заставляет меня…» (Останавливается.) Ну так и есть; опять какая-нибудь штука.

Атуева. Думали мы, что штука; да не то вышло… Читайте, сударь.

Нелькин (читает сначала равнодушным голосом, но потом живо и с ударением).