Хроники Хазарского каганата - читать онлайн книгу. Автор: Саша Виленский cтр.№ 55

А она заплакала. Хорошо ему говорить — «другими способами». Какими? Морфином начать колоться? Ну, да, ему тоже приходилось стрелять в других людей, но это было на войне, и стрелял он во врагов, которых до этого знать не знал. А вот выстрели он в деда Демиса, который, хоть и засранец, но все же ее кормил-поил и от берез спас — я бы на него посмотрела. Она знала, что так думать несправедливо, но зато приятно. Не так стыдно.

Да и вообще, она же не каждый день напивается, а только когда совсем невмоготу больше слышать этот ужасный крик разрываемой на части женщины. Вот и сейчас ее затрясло при этом воспоминании. Все, забыть. И на работу.

Все-таки она, как и все женщины, ужасная эгоистка, думала Нина, собираясь. Как безобразно она относится к Гур-Арье! Он постоянно был рядом с ней, привез ее из зала суда домой, отпаивал чаем, отмачивал в ванной, гладил по голове, пока она засыпала, готовил ей какую-то еду — и все это в свободное от командования десантным батальоном время. А вы знаете, сколько свободного времени у командира десантного батальона? Да нисколько. Учитывая тревоги, которые в последнее время участились — группы половецких террористов из банд, не подчинившихся приказу сложить оружие против хазар, то пересекали границу, пытаясь забраться в дома и убить как можно больше мирных граждан, то закладывали фугасы на дорогах, взрывая их, когда рядом оказывалась патрульная машина.

Иногда Гур-Арье исчезал на два-три дня. Возвращался вымотанный, обессиленный, часто со следами крови на комбинезоне. Сначала она пугалась, но когда ночью осматривала крепкое тело майора, успокаивалась: кровь была не его. Просто его батальон ходил в рейд на ту сторону. Но говорить об этом было нельзя.

Так что, в отличие от Нины, майор Гур-Арье до сих пор был на войне. А тут она со своими переживаниями, рыданиями и пьянством. Не стыдно? — спрашивала она себя в зеркало. Но оттуда, усмехаясь, отвечала неведомая Хельга — Не-а! Не стыдно. В конце концов, это его выбор. Она его честно предупреждала. И раз он так хочет быть именно с ней — то чего тут стыдиться. Ночью она исправно отвечает на его ласки, относится к нему прекрасно, гладит ему форму, собирает коробочки с едой, когда он уезжает в часть — почему ей должно быть стыдно? Она что, заставляла его жить с ней?

— А если ты его не любишь, то зачем обманываешь? — спрашивала Хельгу Нина.

— Я никого не обманываю! — спесиво отвечала та. — Каждый делает свой выбор. Ему со мной хорошо? Ну, и все!

Неоспоримое достоинство рутины — отсутствие возможности для праздных мыслей. Нельзя же все время думать о том, какая ты злодейка, когда нужно ставить незнакомому дедушке клизму или укол от бешенства покусанному собакой мальчику. На то она и рутина, чтобы спасать от ненужных переживаний и занять делом.

Нина постепенно успокаивалась, приходила в себя. Никаких перемещений и близко не намечалось, и хоть и могли они произойти в любой момент, но она нутром чувствовала — не будет. Гурочка взял отпуск, и они съездили в Империю, покупались в Срединном море, покатались на катере — это Нине понравилось! Особенно когда можно было ласточкой прыгнуть прямо с борта в бирюзовую прохладную воду, так не похожую на привычное Хазарское море! А потом долго плавать вокруг катера, забираться на палубу по раскладной лестнице, туда, где майор уже жарил толстые, вкусные стейки, запивать их пенящимся холодным пивом. И если был на свете рай, то там такая жизнь длится вечно, — думала она, когда прижимала к себе ночью мокрое от морской соли тело Гурочки и выгибалась от наслаждения.

Они съездили в далекий помпезный Рим. До изнеможения бродили по городу, справедливо названному вечным, пили густой эспрессо, так непохожий на бедуинский терпкий кофе с кардамоном. И Нина была счастлива, как давно не была. Деревня, Лель, даже баба на березах — все стало покрываться туманом, как стирается из памяти ночной кошмар, казавшийся страшным, но который забываешь уже на следующий день.

О свадьбе больше не говорили. Ей она была не нужна, ей было и так хорошо. И Гур-Арье это понимал. Он вообще оказался очень понятливым.

«А может и не будет больше никакой другой реальности?» — с надеждой думала она и бросалась на шею майору. «Хорошо бы!» — думала она, глядя на счастливое даже во сне лицо Гур-Арье. И казалось, что так и будет.

Но так не бывает.

Нина расставляла по полочкам медикаменты, наводя перед концом смены порядок в процедурной, когда в комнату вошла медсестра из соседнего отделения, прислонилась к косяку. Нина обернулась, улыбнулась ей.

— Привет!

Сестра промолчала. Нина сначала удивилась, потом заволновалась: неужели что-то случилось. Сестра сглотнула и сказала:

— Нина, ты только это… Не волнуйся. Там твоего привезли.

Ну вот. Мир рухнул.

— Куда привезли?

— В хирургию, — тихо сказала сестра. — Ты только подожди пока. Не ходи туда. Правда, лучше не ходи.

Когда так говорят, надо лететь, сломя голову, это понятно. Она ворвалась в хирургическое отделение — там толпились ребята в камуфляже, многих она знала, многие бывали у них в гостях. Ее старый знакомец — лейтенант, ставший капитаном, правая рука и ближайший друг ее Гурочки — отвел Нину в сторону, усадил на скамейку, рассказал, что случилось.

Пограничный патруль объезжал границу, когда с той стороны привели в действие фугас, заложенный на пути его следования. Легкий джип разлетелся на куски, никто не выжил. И Гур-Арье на своем команд-каре ринулся туда, чтобы прочесать участок. Он первым выскочил из машины, когда диверсанты применили свою излюбленную тактику: после того, как взорвали один фугас, дождались тех, кто приехал помочь раненым, и взорвали второй заряд. Бронированный команд-кар только приподнялся в воздух и грохнулся обратно, все, кто сидел внутри, отделались ушибами — сильными, слабыми, но ушибами. Единственный, кто был серьезно ранен — это выскочивший первым командир.

— Что значит «серьезно»? — спросила Нина, не обращая внимания на слезы, бесшумно катящиеся по щекам.

Капитан замялся.

— Я — медик, ты забыл? Мне можно говорить смело!

Капитан решительно встал.

— Нина, я не хочу сейчас ничего говорить, пока не знаю. Пусть тебе медики и скажут. Извини.

Он поднял ее, обнял за плечи и повел отпаивать кофе, в который плеснул из фляжки что-то пахучее и крепкое. Легче не стало.

Они просидели у двери операционной все те часы, что шла операция. Наконец, когда она совершенно отупела от ожидания и неизвестности, опухла от слез и плохо представляла, где и зачем находится, к ней подошел знакомый врач, обнял за плечи, отвел в сторону.

— Давай, Нинка, выпьем!

Значит, дело совсем плохо. Она кивнула.

Он завел ее в кабинет. Достал бутылку, плеснул в стаканы, они выпили. Она выпила за эти часы столько, что давно должна была бы свалиться, но алкоголь не действовал. А может просто притуплял все.

— Что с ним, Яков?