С царем в Тобольске. Воспоминания охранника Николая II - читать онлайн книгу. Автор: Василий Панкратов cтр.№ 71

Храни Господь тебя, мое любимое дорогое Солнышко, и детей!

Горячий привет всем!

Навеки твой старый

Ники.

Ц. С. 3 ноября 1916 г.

Ненаглядный, любимый мой!

Поздравляю тебя с днем рожденья нашей взрослой девочки. Был молебен в лазарете, а сейчас – в моей большой комнате. Твои письма еще не пришли. Было так приятно услышать милый голосок Бэби, только очень плохо слышно, через несколько дней телефон будет лучше устроен, и я надеюсь, что ты тоже как-нибудь поговоришь хоть несколько минут, чтоб дать возможность услышать столь желанный милый голос.

Виктория телеграфировала, что свадьбу вчера прелестно отпраздновали; Надя надела наше ожерелье.

Провела чудный вечер с нашим Другом и с Исидором: «Успокой Папу, напиши, что все так будет еще (что Прот. получит в свои руки все продов. дело), что все впереди». Они слишком долго зевали, а потому он назначен с таким опозданием, они сами тому виной, все могло бы быть хорошо. Ты не должен огорчаться, твое решение было правильно, и оно будет несколько позднее приведено в исполнение.

Он очень огорчен, что Николаша приедет в ставку. Он великолепно говорил, спокойно и очень возвышенно, – тебе бы понравилось.

6 1/2 градусов мороза и яркое солнце, собираюсь немного покататься; трудно дышать при таком морозе. Дмитрий будет к чаю. Все мои мысли и молитвы с тобой.

Милый, не пошлешь ли ты кого-нибудь в Ораниенбаум в офицерскую школу? Во главе ее стоит старый генерал Филатов. Около 300 офицеров обучается там пулеметному делу, но оно очень плохо поставлено: там большой беспорядок, плохо ведется дело обучения, так что многие уходят оттуда. Я это слышала от офицеров, которые были посланы туда из полков, они говорят, что эта школа, действительно, плохо и нецелесообразно устроена, их держат там годами, и все очень плохо организовано. (Карангозов и др. серьезно говорили об этом со мной, они находят, что было бы счастьем, если б это могло было изменено и если б там был наведен порядок.) Филатов – старый профессор и придерживается своих старомодных идей. Думается мне, тебе следует приказать, чтоб какой-нибудь компетентный генерал произвел там серьезную ревизию. Там слишком мало пулеметов на 300 офицеров, тогда как каждый должен изучить дело в совершенстве и знать каждую мелочь. Они самостоятельно занимаются, помимо установленных часов, иначе ничего не знали бы. Им приходится слушать лекции о подводных лодках и т. п., что к ним не имеет никакого отношения. Милый, распорядился ли ты о том, чтобы Рубинштейн был передан в ведение министерства внутренних дел? Иначе он умрет в Пскове – прошу тебя, дорогой.

Вернувшись с прогулки, нашла твое милое письмо, за которое нежно благодарю. – Я рада, что Н. М. пробыл всего лишь один день.

А теперь, любимый, я должна кончить – курьер должен отправляться.

Благословения и поцелуи без конца. Всецело

Твоя.

А. сидит рядом со мной и шлет тебе поцелуй.

Ц. ставка. 3 ноября 1916 г.

Мое сокровище любимое!

Горячо благодарю за дорогое письмо.

У Крошки растяжение жилы в верхней части правой ноги, небольшая опухоль, но болит не сильно – ночью он часто просыпался и стонал во сне.

Федоров велел ему спокойно лежать в постели. Он очень весел и окружен тремя своими воспитателями, так что в соседней комнате очень шумно.

Вл. Ник. может сообщить тебе подробности об его ноге, так как это началось, когда он еще был здесь.

Оболенский появился вчера здесь, счастливый и сияющий, что освободился от своего поста. Он получит назначение в 3-й Кавказский корпус, который он сам выбрал.

Ген. Алексеев нездоров и лежит – у него сильный жар.

Федоров говорит, что у него почки не в порядке; он вызвал Сиротинина. Это осложнение имеет для меня большое значение. Я надеялся поехать в ближайшем времени куда-нибудь на фронт, но теперь придется эти дни побыть здесь.

Пустовойтенко отлично осведомлен во всем, и он прекрасный помощник. Пока не думаю брать никого со стороны.

Может быть, через неделю ты сможешь приехать сюда?

Посылаю тебе письма Николая, которых он не отсылал мне, но привез с собой, – они дадут понятие, о чем мы говорили.

Храни тебя, мое родное Солнышко, и девочек Господь! Нежно целую. Твой старый

Ники.

Ц. Село. 4 ноября 1916 г.

Мой ангел милый,

Большое тебе спасибо за твое дорогое письмо, только что мною полученное. Я прочла письмо Николая и страшно возмущена им. Почему ты не остановил его среди разговора и не сказал ему, что если он еще раз коснется этого предмета или меня, то ты сошлешь его в Сибирь, так как это уже граничит с государственной изменой? Он всегда ненавидел меня и дурно отзывался обо мне все эти 22 года – и в клубе также (у меня был такой же самый разговор с ним в этом году), – но во время войны и в такой момент прятаться за спиной твоей мама и сестер и не выступить смело (независимо от согласия или несогласия) на защиту жены своего Императора, это – мерзость и предательство. Он чувствует, что со мной считаются, что меня начинают понимать, что мое мнение принимается во внимание, и это невыносимо для него. Он – воплощение всего злого, все преданные люди ненавидят его, – даже те, кто не особенно к нам расположены, возмущаются им и его речами. А Фред. стар и никуда не годен, не сумел его остановить и задать ему головомойку, а ты, мой дорогой, слишком добр, снисходителен и мягок. Этот человек должен трепетать перед тобой; он и Николаша – величайшие мои враги в семье, если не считать черных женщин и Сергея. Он просто не выносит меня и Ани, а холодные комнаты тут ни при чем, уверяю тебя. Я не обращаю внимания на личные нападки, но так как я твоя жена, они не смеют этого делать. Милый мой, ты должен поддержать меня, ради блага твоего и Бэби. Не имей мы Его, все давно было бы кончено, в этом я твердо убеждена; я повидаюсь с Ним на минутку перед приходом Штюрмера. Бедный старик, как подло с ним и о нем ежедневно говорят в Думе! Во вчерашней речи Милюков привел слова Бьюкенена о том, что Шт. изменник, а Бьюк. в ложе, к которому он обернулся, промолчал, – какая подлость! Мы переживаем сейчас самые тяжелые времена, но Бог все же поможет нам выйти из этого положения, я не страшусь. Пускай они кричат – мы должны показать, что мы не боимся и что мы тверды. Женушка – твоя опора, она каменной скалой стоит за тобой. Я спрошу нашего Друга, считает ли Он уместным, чтоб я поехала через неделю, или, так как тебе нельзя двинуться с места, не следует ли мне здесь оставаться, чтобы помогать «слабому» министру. Они снова выбрали Родзянко, а его речи ужасны, как и то, что он говорит министрам.

Австрийский солдат в траншее, обвязанной хворостом. Восточный фронт. Россия, 1915 г.