– Конечно, у нас сегодня счастливый день, – сказала Эстер. – Пойдем, милый мой муж. Выпьем за здоровье нашей дочки.
Глава 21
Снег в Москве все еще шел.
Может, он вообще не прекращался на то время, когда Алиса уезжала. А может, она и не уезжала вовсе – так ей казалось, когда она шла по бульвару у Чистых Прудов. Снег бесконечно падал с неба и лежал над прудами высокой шапкой, его медленные свитки разворачивались поверх невидимой подо льдом воды.
Алиса вышла из такси, не доехав до Кривоколенного переулка. Ей нужно было немного пройтись пешком. Не то чтобы подумать, но как-то… собраться с собою.
Она не знала, что будет делать, если Тим снова скажет, чтобы она не вмешивалась в его жизнь.
Но ничего делать не пришлось. Его не было дома.
Алиса спустилась с последнего этажа вниз, постояла у подъезда, задрав голову, посмотрела на окна башенки. Зимним утром светлело поздно, и, если бы Тим был дома, в окнах горел бы свет. Но они были темны.
Будь Алиса в обычном здравом состоянии своего ума, она, конечно, нашла бы внятные объяснения тому, почему в его окнах нет света. Утром в будний день он на работе, или вышел в магазин, или просто спит, ведь еще совсем рано, даже улицы пустынны… Но ум ее был в смятении, и все эти объяснения ей в голову не приходили.
«Его нет, его не будет».
Необъясненная обида, из-за которой они расстались, была так нелепа, что и должна была привести к необратимым последствиям. Алиса не знала в этом занесенном снегом городе, во всей этой бескрайней стране ни одного человека, которого могла бы спросить о Тиме. Была, правда, Вера, но она мелькнула как фейерверк и исчезла.
Вообще-то Алисе не привыкать было к пространствам бескрайним и пустынным. Она родилась в таком пространстве – в Техасе его было в избытке. Но сейчас, не в степи, а в большом городе, в мегаполисе, стоя у стены дома, который люди осмысленно и гармонично построили еще лет двести, наверное, назад, она чувствовала себя беспомощным листком, который случайно и не в срок оторвался от своей ветки и несется вот теперь по долгому простору без смысла и цели.
Жизнь без Тима не имела смысла и цели, и что толку было теперь думать, почему так получилось? Это было для Алисы очевидно, вот и все.
Она качнулась от стены, намереваясь идти, непонятно, правда, куда.
И увидела Тима. Он шел по краю дороги – тротуары были засыпаны снегом, сейчас, утром, его еще не успели расчистить. Его высокая, немного сутулая фигура одна темнела в недальней перспективе улицы. Снег падал и падал, и он шел по дороге вслед за снегом.
Алиса стояла у стены под башенкой и смотрела на него.
Ей было страшно. Сейчас он подойдет, заметит ее, окинет равнодушным взглядом… Может, спросит: «А ты что здесь делаешь?» И что она ответит тогда, и что будет делать, если это окажется так?
Невозможность формировать мир другого человека по собственному образу и подобию была мучительна. Но иначе мира – вот такого, какой он есть, с пестротой в две краски, с алым крапом форели во влаге ледяной, – такого мира просто не существовало бы.
Тим поднял голову и увидел Алису. То есть, конечно, он просто заметил какую-то темную фигуру у своего подъезда: лампочка над входом перегорела, и рассмотреть, кто именно там стоит, было невозможно. Или все-таки рассмотрел?
Он остановился посреди улицы, замер, но не оттого замер, что вглядывался в утренний полумрак, а от какого-то сильного и прямого чувства. Он стоял так мгновение, не больше, а потом пошел вперед, все ускоряя шаг. А потом побежал вперед, и, когда Алиса сделала всего один маленький шажок ему навстречу, то он налетел на нее со всего разгону.
Они ударились друг о друга, да так и застыли, будто примагнитились. Они стояли так очень долго и что-то слушали друг в друге. Потом Тим поднял руки и коснулся Алисиных плеч. Она склонила голову и уткнулась носом в его плечо.
И тут он наконец обнял ее так, как хотело все его тело, как весь он хотел, как она почувствовала это в нем в ту минуту, когда увидела его в недальней перспективе улицы, а почему почувствовала, непонятно!
Он обнял ее широко, тесно, сильно, так, что весь мир в его волшебной пестроте и разнообразии уместился в кольце его рук, не утратив при этом ни одной своей краски, ни одного чувства, которые составляли силу мира и его чудо.
В полумраке московской улицы мир сиял и переливался всеми своими странами, континентами, планетами, солнечными лучами, звездной пылью, глубокой водою океанов и свежим блеском скал после дождя. Весь он уместился в один долгий поцелуй.
– У тебя губы замерзли, – сказал Тим. – Ты давно здесь стоишь?
– А у тебя горячие, – сказала Алиса. – Ты давно по улицам ходишь?
– Да что про меня думать, я же вообще не мерзну. Пойдем домой скорее.
Он в самом деле был как заколдованный. Снег таял у него на голове мгновенно. Не выпуская Алису из объятий, он открыл у нее за спиной дверь подъезда.
– Я чуть не свихнулся, Алис. Если бы ты не приехала…
– Что тогда было бы?
– Не знаю. – Он улыбнулся. – Ну что было бы? Видимо, в самолет. Тебя в Нью-Йорке разыскивать.
– А куда ты утром уходил?
– Да никуда. Голову хотел охладить. Надо же было подумать, как тебя теперь найти.
– Я не покупала тебе микроволновку. И обогреватель тоже.
– Я понял, понял. Мама вчера позвонила. Да хоть бы и покупала! Хоть бы ты золотые кресла сюда купила или, наоборот, все тут напрочь из окна выбросила… Можешь ты меня простить, Алис?
– Я постараюсь.
Ей наконец стало смешно. До сих пор ей было так, что сердце вот-вот должно было разорваться, а теперь стало смешно. Она повертелась у Тима на плече, чтобы разглядеть его широкие глаза. Глаза были виноватые.
– Сейчас день или ночь? – спросила она.
– Сейчас вечер. Ты есть хочешь?
– Вообще-то да. По-моему, мы с тобой потратили за день очень много энергии.
– По-моему, тоже. Я голодный, как животное.
– Ты не похож на животное! – засмеялась она. – Для этого у тебя слишком… сильные ласки.
Наверное, по-русски это было сказано не очень правильно и даже непонятно. Но Тим понял. Плечо его вздрогнуло под Алисиной щекой, всколыхнулось, как вулкан, внутри которого началось движение лавы.
И вся эта лава сразу оказалась у него на губах, в руках… Ласки его в самом деле были так сильны, что непонятно было даже, как они не перестают быть ласками при такой своей мощи. Алиса вскрикивала, когда он накрывал ее сверху собою, когда его грудь ложилась на ее плечи, и его колени раздвигали ее ноги, и его живот касался ее живота плоско, как скала… Невозможно было угадать такую силу в его теле, а когда эта сила проявлялась, невозможно было отделить ее от нежности, которая жила в нем наравне с силой. Это сочеталось в каждом его движении, в каждом прикосновении к ней так глубоко, так живо, это не давало ей оторваться от него сегодня весь день, это было осязаемо, телесно, и вместе с тем не было телесностью только…