Нью-Йорк - Москва - Любовь - читать онлайн книгу. Автор: Анна Берсенева cтр.№ 3

Алисе было два года, когда бабушка объяснила ей, что будить спящего человека нельзя. То есть она даже не объясняла ей это, а просто сказала: нельзя, и все. Это теперь Алиса понимала, что бабушка повела себя с нею совсем не по-американски – по-американски надо было подробно разъяснить ребенку основания любого взрослого требования, – а тогда бабушкин необъясненный запрет показался ей вполне достаточным. Вернее, он показался ей таким же обоснованным, как и все, что делала бабушка. Эта обоснованность бабушкиных поступков и слов покоилась не на логике и не на самоуверенности. А на чем, Алиса не знала.

Во всяком случае, она даже в детстве не будила никого и никогда, это было для нее непреложно. Но ведь и такого сильного желания, которое будоражило ее при взгляде на Марата, она никогда еще не испытывала. Невозможно было считать настоящим желанием ни полудетское любопытство, которым сопровождался ее первый секс с одноклассником, ни удобную в своей рациональности связь с партнером по первому мюзиклу, в котором она играла на Бродвее… Во всех этих прежних притяжениях не было силы, а теперь эта сила была, и по сравнению с ней оказались слишком слабыми даже те убеждения, которые жили в самой глубине Алисиного подсознания.

Алиса провела по горячему Маратову плечу, по ключице, задержала пальцы во впадине под горлом. Он вздрогнул и открыл глаза. В них совсем не было обычной растерянности сонного человека, хотя Алиса только что видела, каким глубоким был его сон. Но вот он открыл глаза и сразу готов к чему-то – к действию, к желанию. Готов ответить на тягу, которая, наверное, так сильна у Алисы внутри, что чувствуется даже в кончиках ее пальцев.

Марат взял ее за подмышки, потянул вверх, положил животом на свой гладкий, вздрагивающий невидимыми мышцами живот и поцеловал, прикусив зубами, в подбородок. Его руки с неторопливым, тягучим бесстыдством легли ей на спину, скользнули ниже… Алиса почувствовала, как ее желание сливается с его желанием. Нет, не сливается, а просто вливается в него, растворяется в нем, когда он прижимает все ее тело к себе, и даже не ладонями прижимает, а только стальными своими пальцами.

– Снова хочешь? – спросил он. Голос прозвучал в тишине комнаты громко и хрипло. – Я тоже. Ну давай.

«У меня просто давно не было мужчины, – почти с испугом подумала Алиса. – Я рассталась с Майклом полгода назад. Это много».

Она понимала, откуда в ней этот испуг, но ничего не могла с ним поделать. Слишком ее тянуло к этому мужчине с горячим суровым телом, слишком большое удовольствие доставляло его сильное, до боли, прикосновение. В такой тяге была зависимость, а зависимости она не терпела с детства.

«Отпусти меня», – хотела сказать она. Но вместо этого сказала:

– Очень хочу. Давай.

И выгнулась над ним, чувствуя, как он врастает в нее снизу. Как будто мощный ствол, способный к необыкновенному, стремительному, мгновенному росту, вдруг поднимает ее на себя, и этот подъем, этот рост, это живое движение приятны ей до стона, до крика, до темноты в глазах.

Алиса понятия не имела, откуда у нее взялась такая удивительная морозоустойчивость. Чтобы от бабушки – едва ли. Все-таки Эстер провела в морозной Москве только первые двадцать лет своей жизни. А города, в которых прошла вся ее остальная долгая жизнь, не являлись полюсами холода.

Так что ссылка на бабушку была, скорее всего, безосновательна. Но мороз, которым была скована Москва, все-таки оказался Алисе не страшен. Ей было весело от мороза. И кто бы ей объяснил, почему?

Единственное, что было неудобно в московских холодах, это необходимость долго разогревать мышцы перед утренней разминкой. Ну, и голос, конечно, – голос следовало беречь как зеницу ока, и даже больше, чем эту неизвестно где находящуюся зеницу, потому что голос составлял половину ее профессии, если не больше.

Сегодня первой была вокальная разминка; это позволяло вздохнуть с облегчением. После ночи с Маратом все тело ныло, почти болело, будто после жесткой спортивной тренировки, и Алиса рада была, что у нее есть время расходиться, набраться сил для предстоящей работы.

Заглянув в зал, она привычно подняла взгляд на стеклянную кабинку, где за пультом сидел Марат. Не один, конечно, сидел – он не был, да и не мог быть главным звукорежиссером дорогостоящего мюзикла. Алису он не заметил: слушал, что говорит ему главный звукореж, Алисин старый приятель Фрэнк Дилан. По большому счету, и Фрэнк не должен был бы ставить звук на таком дорогом проекте, каким являлась московская версия мюзикла «Главная улица»; не того уровня он был специалист. Но ведь и Алиса не входила в число главных бродвейских профи. Она была просто способная молодая актриса, в некотором роде восходящая звезда, которая, возможно, когда-нибудь выбьется на главные роли. А возможно, не выбьется. В жизни-то человеческие истории складываются иначе, чем в сентиментальном мюзикловом сюжете: на всех Золушек не хватает не только принцев, но и работы.

О распределении принцев Алиса, правда, не размышляла, но вот о распределении ролей размышляла немало. А потому сразу приняла предложение приехать на год в Москву. Конечно, ей хотелось стать звездой не вообще где-нибудь, а именно на Бродвее, и честолюбия было ей отмерено сполна. Но оно было ей отмерено вместе со здравым смыслом, точнее, со здравым чувством реальности. Так что она уехала в Москву без колебаний – в основном из-за главной роли, отчасти из-за хороших денег, которые за эту главную роль предлагались, и отчасти из любопытства.

И из-за Марата, как теперь выясняется. Впрочем, относиться к своей встрече с Маратом как к предопределению она все-таки была не склонна. Пока не склонна.

Алиса прошла по длинному коридору – опять тусклый свет! – к себе в гримерку и сразу включила все многочисленные лампы, которыми эта гримерка освещалась. Яркий свет был специально оговорен в ее контракте.

«Раз уж я здесь звезда, – думала Алиса каждый раз, когда включала его, – могут же у меня быть хоть какие-нибудь капризы. Даже должны быть. У Юла Бриннера стены в гримерке укрепляли, чтобы гамак ему повесить!»

Про гамак, который требовал вешать в своей гримерке звезда Бродвея и Голливуда Юл Бриннер, рассказывала бабушка, у которой, оказывается, однажды случился с ним роман. Роман получился кратковременный, но бабушка вспоминала о нем с удовольствием.

– У Юла было могучее воображение, поэтому его любили женщины, – говорила она Алисе.

– А при чем воображение к любви? – спрашивала Алиса; ей было тогда десять лет.

– При том, что он смотрел на женщину так, что она понимала: в его сознании – только она, она заполняет все его воображение, и, даже когда это изменится, она все-таки останется в нем навеки.

– Навеки? – недоверчиво переспрашивала Алиса.

– Да. Называй это как хочешь – могучее воображение, способность к концентрации. Но это то, что делает артиста великим, а мужчину неотразимым.

Алиса до сих пор помнила, как глубоко вздохнула при этих бабушкиных словах.