Мурка, Маруся Климова - читать онлайн книгу. Автор: Анна Берсенева cтр.№ 40

«Лучше бы не женился, – размышляя над этой загадкой, говорила себе Тоня. – Ну и что, что меня бы тогда не было? И пусть бы не было, все равно я никому не нужна».

– Садись, доченька, – повторила мать, когда Тоня остановилась у стола. – Нам с тобой серьезно поговорить нужно. Ты ведь у меня уже большая, так же? А то Касьян Романович сомневается.

Она бросила на капитана взгляд, который, как, вероятно, считала, должен был выражать нежность и умиление, но выражал только вкрадчивую опаску.

– Я не сомневаюсь, Наталья Гавриловна, – сказал тот. – Конечно, у меня на корабле юнги Тонечкиного возраста уже немца били в войну. Но все-таки барышня...

У него было простое, словно топором вырубленное лицо, глаза смотрели умно и добро.

«Слепой он, что ли?» – подумала Тоня.

Ей было жалко капитана.

– Мы с Касьяном Романовичем решили сочетаться законным браком, – торжественно объявила мать. – Как ты на это смотришь, дочка?

Тоня почувствовала, что сердце ее замерло, словно над пропастью, и тут же забилось стремительно, у самого горла. Она не знала, что означает для нее это событие, но ей почему-то показалось, что перемены окажутся не к худу, а к добру.

«Потому что хуже некуда, – мелькнуло у нее в голове. – Или правду мать говорит, что лучше не будет, а хуже всегда может быть?»

– Ну так... сочетайтесь... – чуть слышно пробормотала она. – В чем же дело?

– Дело, девочка, в том, что служба моя проходит не в Москве, а в Мурманске, – с необычным ударением на «а» сказал Касьян Романович. – И мама твоя, как женщина поистине самоотверженная, готова променять столичную жизнь на нашу, гарнизонную. А вот как ты хочешь свою жизнь построить, этого я не знаю.

Он смотрел на Тоню с доброжелательным вниманием. Мать чуть отодвинулась назад и из-за его спины буравила дочь пронзительным взглядом маленьких бесцветных глаз. Тоня не знала, что должна ответить на эти, такие несхожие, взгляды.

– Я... тоже не знаю... – с трудом выговорила она.

– Тонечка у меня самостоятельная, – торопливо сказала мать. – Так я ее воспитала. К тому же пенсию за отца-полковника хорошую платят. Люди и на меньшие деньги живут!

– Дело не в деньгах, – сказал капитан. – Деньги мы ей будем высылать в необходимом количестве, это ясно. Но ведь ребенок еще... Как без материнского глаза? Да и скучать будет одна. Может, все-таки поедешь с нами, Тонечка? А то, хоть мама твоя и считает, что в Москве у тебя...

«Она, получается, уезжает?.. – медленно, как в несбыточном сне, проплыло у Тони в голове. – И меня... одну хочет оставить?!»

– Я не буду скучать! – почти выкрикнула она. И тут же какая-то звериная хитрость проснулась в ней, диктуя каждое слово. – То есть без мамы, конечно, грустно. Но я ведь смогу к вам приезжать, да, Касьян Романович? На каникулы. У нас четыре раза в год каникулы, – изо всех сил стараясь приглушить лихорадочные интонации, проговорила она.

– Конечно, сможешь, – улыбнулся капитан. – Где у мамы твоей дом, там и твой дом, милая.

Тоня теребила подол бумазейного платья и угол льняной скатерти под столом. Она сто раз, наверное, стирала это платье, крахмалила и утюжила эту скатерть, но только теперь знакомые ткани словно перестали быть ей чужими, как все в этом доме. Теперь скатерть ласково гладила ее руку и как будто бы говорила: «Ты останешься одна, одна...»

«Господи, неужели это будет?!» – подумала Тоня.

Она придвинула к себе тарелку, на которую мать все с той же лживой заботливостью положила нежно-розовую ветчину и дырчатый сыр «со слезой», и, не чувствуя вкуса еды, стала жевать. Проглотить удалось с трудом: спазмы сжимали ей горло.

Касьян Романович ушел сразу после ужина. Прощаясь, он сказал матери:

– Неудобно как-то до росписи ночевать, все-таки ребенок дома... Ничего, Наталка, у нас с тобой еще много ночей впереди!

В его голосе прозвучало трогательное смущение.

После ухода жениха мать быстро убрала со стола и завозилась на кухне, громыхая посудой. Когда она затихла, Тоня заглянула туда и увидела, что мать заворачивает остатки ветчины в газетный лист.

– Ты... прямо завтра с ним уезжаешь? – спросила Тоня.

– А ты бы рада и ночью мать в белый свет выпереть! – зло бросила та. – Вот что, Тонька. Мы с тобой не чужие, реверансы нам одна перед одной приседать ни к чему. В гарнизон этот поганый я не от любви большой еду. А потому что мужики бесхозные на дороге не валяются. После такой-то войны! Он вдовец бездетный, жалованье хорошее. Уж не знаю, какой он там капитан, а дома, я присмотрелась, характер такой, что с его веревки можно вить. И ты мне в том Мурманске без надобности. Хватит, что родила тебя сдуру да потом тринадцать лет с тобой мучилась. Чего вылупилась? – поморщилась она. – Конечно, сдуру, а как еще? Думала, с ребенком-то оно надежней будет. Куда, мол, он меня с квартиры денет с ребенком, папаша твой? Знала б, что война начнется и убьют его, разве б стала дармоедку себе на шею сажать? Если б не ты, я бы, может, за московского какого вышла. А так спасибо, что в Мурманск берут, не всякий захочет падчерицу кормить. Ну, насчет «кормить» ты особо губу не раскатывай, – тут же добавила она. – Про пенсию это я так сказала, чтоб жениха не напугать. Мол, деньги у девки есть, лишним ртом не будет. А так-то куда тебе такие деньжищи? Пенсию я на Мурманск переведу и, сколько надо тебе, высылать буду. А много тебе не надо! – В ее голосе мелькнули знакомые угрожающие нотки, от которых Тоне всегда хотелось зажмуриться и заткнуть уши. – Ты тут не на гульки остаешься, а квартиру сторожить. Мне же выписаться придется, – нехотя добавила мать. – Гарнизон-то военный, абы кого не впускают. Супруга, значит, прописывайся как положено. Ну, в нашем-то домоуправлении я кого надо подмазала, но все равно глаз да глаз нужен. Вон хоромы какие, а люди чужого не упустят. Смотри, чтоб сюда ни одна живая душа не сунулась!

– Кому надо к тебе соваться? – усмехнулась Тоня. – Квартира эта... Как заговоренная.

– Гляди-ка, как запела, – прищурилась мать. – Я еще за порог не ступила, а она уж хозяйкой себя почувствовала! – Она неторопливо сделала два широких шага через полкухни и отвесила дочери хлесткую пощечину. Тоня молча закусила губу. – Ты мне эти отцовские замашки брось. Барыня нашлась! Мало я тебя лупила, все фанаберия в голове гуляет! И жаловаться никому не вздумай – мол, малолетнюю одну бросили. А то сдам в интернат, тогда узнаешь. И бывают же такие, которые выблядков этих сами рожать хотят, – с недоумением произнесла она. – Женишок мой туда же: деток, говорит, люблю. Во ему, а не деток! – Мать свернула фигу. – Я теперь не дура, жизнь свою гробить. Ладно, тебя мои дела не касаются. Спать иди.

Не глядя на мать, Тоня вышла из кухни. Но в свою комнату не пошла: ее била мелкая дрожь, и она не представляла, как смогла бы сейчас заснуть. Стараясь не звякнуть замком, она открыла дверь и выскользнула из квартиры.

Ясным апрельским вечером на улицах было людно. Казалось, вся Москва гуляет по тротуарам под высокими весенними небесами. Из сада «Эрмитаж» доносились звуки вальса, такие же прозрачные, как эти зеленоватые городские небеса. На углу улицы Чехова и Садового кольца лоточник продавал мороженое с лотка-«баянчика», рядом стояла очередь за газировкой. Взрослые смеялись, как дети, и, как дети же, просили мороженщика положить им шарики разного цвета, а газировщицу налить воды с двойным сиропом.