Яблоки из чужого рая - читать онлайн книгу. Автор: Анна Берсенева cтр.№ 31

Он не понимал, сумел ли рассказать Асе о той мощной созидательной силе, которую и вправду почувствовал в себе, одиноком и никакой особенной силой не отличающемся мальчишке. Но ему так хотелось, чтобы вышло, что все-таки сумел!

– Ты мне не веришь? – спросил он. – Думаешь, я потом все это домыслил, себе в оправдание?

– Костя… – Ася сделала едва заметный шаг к нему и, вскинув руки, легко провела пальцами по его лицу, по упавшим на лоб волосам. – Я верю каждому твоему слову.

Она произнесла это так серьезно, что Константин с трудом сдержал улыбку. Все-таки зря она говорила, что чувствует себя старше его. Это он чувствовал в себе тяжелый, на много лет тянущий опыт, а в ней было столько вот этой чистой душевной серьезности, так чудесно соединенной с телесной естественностью, что для тяжести лет, для тяжести опыта просто не оставалось места.

– Ты прости, что я тебе так назидательно выговаривала, – сказала Ася. – Я понимаю, ты лучше в этом разбираешься. И я тебе правда верю во всем! – повторила она. – Но мне все же кажется… Ты не обидишься? – Она посмотрела вопросительно и, не дождавшись ответа, продолжила: – Мне кажется, что жизнь свою можно так решительно повернуть, только если это… Если это совершенно необходимо, ты понимаешь? Ах, я не умею объяснить! – с отчаянием воскликнула она. – Ну, если ты знаешь: вот не совершу я такой-то поступок, и от этого что-то страшное произойдет. Любимый человек погибнет, вот что! А отвлеченное что-то, какая-то идея, хотя бы и прекрасная… Но я понимаю, понимаю. – Она улыбнулась смущенно и как-то жалко. – Я понимаю, это просто оттого я так думаю, что у меня совсем нет отвлеченного мышления. Я в гимназии к алгебре была совершенно не способна, и даже не к алгебре, а еще к арифметике – ни одной изустной задачи не могла решить. Вот и тебе теперь не могу объяснить то, что понимаю сама.

Может быть, она действительно не имела способностей к алгебре и к отвлеченному мышлению, но Константин прекрасно понимал, что она пытается ему объяснить. И чувствовал, как тоска и стыд охватывают его от этого понимания… Конечно, дело было не только в отвлеченной идее – вот в этой, о мощной жизни, которая течет по жилам железных дорог. Нет, он не солгал Асе, рассказывая об этом своем ощущении. Не солгал, но и не сказал всей правды. Потому что вся правда была еще и в том, что ему страшно было представить себя – себя! – со всей своей молодою силой, где-нибудь на унылом житейском проселке. Он не мог представить, чтобы жизнь проходила мимо него, а он бы только брюзжал, что она, дескать, устроена неправильно. Да он сам должен был устроить жизнь так, как считал нужным, он чувствовал в себе бездну сил для того, чтобы это сделать!

– И потом, знаешь… – сказала Ася. Константин вздрогнул: задумавшись, он не ожидал от нее еще каких-нибудь слов. – Знаешь, Костя, я ведь кое-что видела и сама… Мы с Ирочкой Тизенгольд, это моя подружка, тоже артистка, в восемнадцатом году поехали за продуктами в деревню под Смоленск.

– Как же вы поехали в восемнадцатом году под Смоленск? – удивленно спросил Константин. – Кто же вас пустил ехать?

Он отлично знал, что такое было ехать куда-нибудь в восемнадцатом году, да и в девятнадцатом, да и сейчас, – и не мог представить Асю в той жуткой, кровавой неразберихе, которую являли собою эти поездки.

– Ну да, вольный проезд не был разрешен, – кивнула Ася. – Но Ирочка как-то достала для нас удостоверение, будто бы это командировка для изучения кустарных промыслов. Там было написано: «Вольный провоз в полтора пуда», – и мы собирались привезти муки или пшена, чтобы на ползимы хотя бы хватило. У меня ведь много было красивых вещей – платья, шали, – я хотела поменять…

– Как ты жива осталась, Ася! – Он вздрогнул, представив себе все это. – И как…

– Но что же мне было делать? – тихо сказала она. – Ведь я понимала, что просто умру с голоду. Ведь мне даже те четверть фунта хлеба, что пайком на два дня выдавали, и то не были положены! А про то, о чем ты подумал… Ну конечно, этого только чудом не случилось. Мы все-таки выменяли полтора пуда муки и потом неделю жили на станции, в чайной, потому что невозможно было сесть хоть в какой-нибудь поезд. И я все это видела – заградотряды эти или, может быть, реквизиционные отряды, я не поняла, чем они друг от друга отличаются, или это одно и то же. Они просто грабили в поездах, отнимали, у кого что было. И чайную тоже ограбили совсем, хозяйка потом всю ночь плакала. А у нас с Ирочкой командир одного такого отряда отнял наше удостоверение на вольный провоз и сказал, что отдаст, только если я… А если нет, то и муку заберет, и нас обеих расстреляет как мешочниц.

Ася замолчала, словно задохнулась. Все это время она теребила шелковую ленту на шляпке, которую держала в руках, наконец совсем эту ленту оторвала и теперь смотрела на нее с недоумением.

– И… что? – выговорил Константин.

– И тут нам повезло, – улыбнулась Ася. Константин вздрогнул от этой улыбки, хотя она была совсем не страшная, а обычная ее тревожная улыбка. – Этот командир вечером напился и уснул как мертвый, а я зашла в комнату, где он спал. Меня пустили, потому что все слышали, как он требовал, чтобы я пришла… Ну, и я просто выкрала у него наше удостоверение – вытащила из кармана. И вылезла в окно. А Ирочка меня ждала внизу с нашими мешками, и мы потом до утра прятались в кустах, а утром все-таки сели в поезд. Нас хозяйка предупредила, что рано утром будет поезд, поэтому мы и решились рискнуть, – объяснила Ася. – Она нам еще подарила несколько вышивок. Чтобы, если нас станут обыскивать, было похоже, будто мы действительно кустарные промыслы изучали. Они теперь у меня в комнате, очень красивые, ты видел?

– Видел, – сглотнув ком, стоящий в горле, ответил Константин. – Красивые.

– Потому, – каким-то виноватым тоном сказала Ася, – я не могу думать об этом как об отвлеченной идее. И я вообще стараюсь обо всем этом не думать, Костя, – добавила она и вдруг попросила: – А теперь пойдем, пожалуйста, домой, хорошо? Ты ведь завтра опять уйдешь, а я теперь не представляю, как это – тебя неделю не видеть…

И тут, когда она об этом сказала, Константин вдруг тоже понял, что не увидит ее очень долго, просто непредставимо долго, – и это понимание показалось ему таким ужасным, что кожа стянулась на голове, словно от холода. Он часа не мог ее не видеть, да что там часа – пяти минут не мог!

Наверное, этот ужас, похожий на детские ночные страхи, как-нибудь мелькнул в его глазах, потому что Ася сказала:

– А все равно – сегодня день был наш, и никто его у нас не отнимет! Я, знаешь, – улыбнулась она, – все время боялась, что за тобою вдруг нарочного пришлют. Когда ты прежде бывал дома, часто ведь присылали, даже ночью, я слышала.

– Что ж, значит, сегодня мне повезло, – невесело улыбнулся Константин. – Получился праздник. Только с кондитерской я тебя все-таки обманул, – вспомнил он.

– Но мне почему-то кажется, что это будет самый большой обман в нашей с тобой жизни! – засмеялась Ася. – Да ведь ты в нем и не виноват – просто теперь нет кондитерских.

Сказать кому-то, что ты не любишь ездить в Лондон, – или обсмеют, или изойдут завистливой злостью. Анна и сама насмешливо относилась к дамочкам, которые тягуче выпевали на тусовках: «Ой, твоя Барса у меня уже в печенках сидит! Что там делать-то, скука же смертная!» Она знала цену подобной болтовне и знала, что любая из этих дам горло перегрызет каждому, кто лишит ее возможности ездить в «скуку смертную» с регулярностью чартерного рейса.