Полет над разлукой - читать онлайн книгу. Автор: Анна Берсенева cтр.№ 32

В первые месяцы своего появления в Театре на Хитровке Аля была занята только репетициями. Ей не давалась роль, она приходила в отчаяние, и у нее совершенно не оставалось ни времени, ни сил на то, чтобы вникать в подробности здешних отношений, интриг, неизбежных в любой, даже самой дружной театральной труппе.

То есть, конечно, она догадывалась, что хитрованцы вовсе не пришли в восторг от ее появления. Если бы Аля была старше их лет на тридцать и пришла на роли бабушек – тогда, пожалуйста, она не помешала бы никому. А так – ведь они и сами были молоды, и она неизбежно отнимала у кого-то роли, невольно наживая недоброжелателей.

Аля помнила, как полгода назад хитрованцы смотрели «Свадьбу», сыгранную нынешним карталовским курсом в Учебном театре ГИТИСа, – в полном молчании, без аплодисментов, без единого слова одобрения. Карталов даже возмутился тогда.

– Ребята, нельзя же так! – воскликнул он, обращаясь к своим хитрованцам, мрачно сидящим в репетиционной после спектакля. – Скажите же хоть что-нибудь. В конце концов, всякая ревность должна иметь предел!..

Так что, ощутив скрытую недоброжелательность труппы, Аля почти не удивилась. Конечно, по возрасту своему она должна была бы питать больше иллюзий, касающихся человеческих отношений. Но по тому опыту, который невольно приобрела за год своей жизни с Ильей и постоянного общения со стильной тусовкой, иллюзий она не питала никаких.

За тот год она успела понять, что такое зависть – чувство для большинства людей всепоглощающее.

Ее не удивляли улыбки и добрые слова, произносимые в лицо, в сочетании с гадостями, изливаемыми за спиной.

Она прекрасно знала, что любая оплошность вызывает желание ею воспользоваться, а уж никак не сочувствие.

Мир людей предстал перед нею далеко не радужным. К его враждебности следовало привыкнуть и не ожидать, что она вдруг превратится во всеобщую доброжелательность.

Конечно, были в этом мире люди, без которых жизнь просто не имела бы смысла. Венька Есаулов, взгляд которого Аля не забывала никогда… Отец Ильи, Иван Антонович Святых, с живым, глубоким вниманием в глазах. А главное – Павел Матвеевич Карталов, самый надежный остров в этих волнах.

И все-таки ей было неприятно, например, что затихает общий веселый разговор, когда она входит в курилку. Или что Нина Вербицкая едва кивает ей при встрече, да и то не всегда. Наверное, давно следовало поговорить обо всем этом с хитрованцами, да хотя бы с одной Ниной – Аля чувствовала, что та больше всех других определяет отношение к ней. Но какая-то упрямая гордость не позволяла ей это сделать. В конце концов, почему она должна что-то кому-то объяснять? Она пришла сюда играть, и будет играть – а до остального ей дела нет!

Наверное, искренность этого стремления была так очевидна, что вскоре ее ощутили и актеры. Аля заметила, что те из них, что были заняты в «Сонечке и Казанове», стали относиться к ней гораздо теплее: болтали о каких-то приятных мелочах, рассказывали житейские истории, а Стасик Тарасов даже приглашал время от времени в кафе, недавно открытое в театральном флигеле.

Правда, Нина по-прежнему была холодна, но, в конце концов, это ее дело.

После того как Карталов совершенно переменил сценическое решение спектакля, все изменилось в Алиной жизни. Репетиции снова превратились для нее в праздник, сердце у нее счастливо билось, уже когда она поднималась по ступенькам на театральное крыльцо.

Конечно, это не значило, что все теперь шло как по маслу. Даже наоборот: стали вылезать те огрехи, которые почему-то оставались скрытыми прежде, несмотря на множество этюдов и несколько спектаклей, в которых она играла, – например недостатки речи. Карталов сердился, говорил, что у нее плохо поставлено дыхание, а дикция просто отвратительная.

Но это было то, над чем можно было работать – а работать Аля умела. И она занималась дикцией так, как будто только что поступила на первый курс, и специально ходила к гитисовскому педагогу, и договорилась о занятиях дыханием в консерватории, заплатив за них все деньги, отложенные за последний месяц работы в «Терре»…

Во всем этом было какое-то здоровое начало, исключающее уныние и отчаяние, и это было для нее главным.

И наконец началась настоящая весна! Снег растаял мгновенно, просто в одну мартовскую ночь – как не было его. Аля давно уже заметила, что в последние несколько лет весенние оттаявшие улицы Москвы сразу становятся чистыми и прекрасными, как новорожденные. Не то что раньше, когда весной казалось, что трупы вот-вот начнут вытаивать посреди загаженных улиц и дворов.

А теперь переулки Хитровки сияли в ясном весеннем воздухе, блестели луковки церквей, неожиданно выглядывая из-за каждого кулижского поворота, и Москва, на которую Аля смотрела с театрального крыльца, улыбалась ей с ободряющей лаской.

В этот сияющий день она забежала в театр ровно на пять минут, чтобы забрать какой-то потрясающий грим, привезенный из Парижа. Грим предложила купить Наташа Прянишникова, маленькая прелестная актриса, игравшая Сонечку. Але была приятна даже не покупка, а само предложение, так доброжелательно высказанное ею. К тому же Наташа позвонила домой – значит, вспомнила о ней почему-то, и голос по телефону звучал тепло.

Вечером Аля должна была встретиться с Ромой – впервые не в «Терре», не во время работы. Он просил об этой встрече, и она понимала, что надо наконец объясниться. Правда, она по-прежнему не была уверена, что сама знает, чего хочет, но это не значило, что надо до бесконечности держать его в подвешенном состоянии.

– Алечка, тебе письмо тут оставили, – окликнула ее вахтерша тетя Дуся, сидевшая за стеклянной стеной у входа.

– Мне – письмо? – удивилась Аля. – Кто мне мог письмо оставить?

– Не знаю, – хитро улыбнулась тетя Дуся. – Вчера, наверно, принесли, я сегодня подменилась. Да мало ль кто, дело молодое!..

Аля распечатала длинный конверт с прозрачным окошечком, развернула письмо. Оно было отпечатано на компьютере и не подписано. Аля читала строчку за строчкой и чувствовала, что в глазах у нее темнеет от гнева и отвращения.

Это была обыкновенная анонимка – грязная, мерзкая, из тех, о которых она только в книжках читала, не веря, что они бывают наяву. Совершенно непонятна была цель этого послания: зачем посылать ей анонимку на нее же? Впрочем, скорее всего цель была проста, как всякая подлость: отравить жизнь получателю, заставить на всех смотреть с подозрением.

Из послания следовало: всему театру известно, что Девятаева еще до ГИТИСа была любовницей Карталова, и это единственная причина, по которой он взял ее сначала в институт, потом в свой театр, а теперь не выгоняет, несмотря на ее полную бездарность. Далее были изложены такие мерзкие подробности, от которых у Али просто щеки запылали, хотя ее трудно было смутить чем бы то ни было.

Забыв о цели своего прихода, она медленно вышла на крыльцо, держа в руках развернутое письмо, как змею, словно не зная, что с ним делать. Следовало признать, что цель автора была достигнута: на душе у нее было отвратительно, хотя во всем этом послании не содержалось ни слова правды.