Разве что Басин крик, доносящийся со второго этажа, она расслышала еще на пятом. И, пока мелькали лестничные пролеты, звучал знакомый голос:
– Паразиты, чтоб вам повылазило! Говорила, сожгут нас бомжи – никому дела нет! – Далее следовало такое коленце, что Аля невольно улыбнулась на бегу. – А чего ждать в таком доме! Миша, что ты меня тянешь в квартиру, ты хочешь, чтоб я сгорела? Чего, говорю, ждать, если они дом из храма Христа Спасителя построили, сволочи!
– Бася, выйдем на улицу, – увещевал Мишенька. – Какой храм, чего ты бушуешь? Сейчас приедут пожарные и все потушат!
– Куда – на улицу? – тут же откликнулась Бася. – Ты хочешь, чтоб нас за это время обокрали? Как какой храм, а откуда гранит взяли на этот дом в тридцать седьмом году, чтоб им подохнуть, паразитам, тебе каждый скажет!
Сопровождаемая криками Баси, Аля выскочила из дымного подъезда – и ясное майское солнце ударило ей в глаза.
Илья догнал ее на углу Козицкого переулка. Он схватил ее сзади за плечо, попытался остановить.
– Алька, ну успокойся, подожди! – тяжело дыша, выговорил он. – Да стой ты, можешь ты минуту меня послушать?
Она остановилась, но не оттого, что ей хотелось его слушать, а только чтобы не отбиваться от него посреди улицы.
Она давно его не видела, но он совсем не изменился. Даже сейчас, наверняка одевшись второпях, Илья выглядел изящно. На нем были темно-синие, низко сидящие на крепких бедрах джинсы и светлая джинсовая рубашка с закатанными рукавами и расстегнутой медной заклепкой у ворота.
Аля даже удивилась, что в такую минуту может разглядывать его одежду. Но ведь одежда и всегда была в первую очередь заметна на нем…
– Алька, подожди! – повторил он, переведя дыхание и по-прежнему не отпуская ее плеча. – Ну подожди, давай поговорим! Это, если хочешь знать, даже хорошо – что ты пришла…
– Уж куда лучше, – усмехнулась она, удивляясь своему спокойствию. – О чем нам только говорить, не понимаю.
Они неторопливо пошли рядом по Козицкому, вверх к Тверской.
– Ну, ты сейчас, ясное дело, разволновалась, – сказал он. – Но взгляни на все это трезво!
– А я и не пила, – по-прежнему насмешливо ответила она. – Я сразу взглянула совершенно трезво. Трезвее некуда!
– Ты ушла, слова не сказала, – продолжал он, не обращая внимания ни на слова ее, ни на тон. – Для меня это, между прочим, оскорбительно. Об этом ты подумала?
– Оскорбительно? – переспросила Аля. – Что ж, за оскорбление извини. Что еще?
– По-моему, я не дал тебе никакого повода так со мной себя вести! Ну, объясни, если можешь: что тебя не устраивало?
– Не могу, – покачала головой Аля. – Ты меня правда извини, Илья, я тебе и в самом деле ничего не объяснила. Но ты бы все равно не понял.
– Где уж нам уж, – усмехнулся он. – Это у вас великие порывы, а у нас одни презренные расчеты! Интересно, на что б ты жила, если бы я был восторженным романтиком?
– Да не требую я от тебя никакой романтики, – поморщилась Аля. – Ничего я от тебя не требую и ни в чем не обвиняю. Это только во мне… Мне с тобой скучно стало, вот и все. Так скучно, что хоть волком вой, понимаешь? Вот я и ушла. Разлюбила тебя, наверно.
– Скучно, разлюбила… – пожал он плечами. – Извини, дорогая, но это только ты можешь считать объяснением. Может, я и в самом деле голый прагматик, но мне хотелось бы услышать что-нибудь более вразумительное.
– Зачем? – удивилась она. – Ну хорошо, в таком случае: я тебя застукала в постели с моей лучшей подругой. Этого тебе тоже мало?
– Ну, уж это вообще! – хмыкнул Илья. – Ни за что не поверю, будто ты не понимаешь. Есть же требования физиологии, не могу же я месяц без женщины!
– Снял бы хоть проститутку…
Отвращение к нему, ненадолго утихшее, снова поднялось в ее груди. Она по-прежнему отлично чувствовала его, понимала все, что с ним происходит. Если бы она хоть на мгновение увидела в его глазах что-нибудь, кроме досады – смятение, печаль, тревогу… Все было бы по-другому!
– Ну хорошо, – примирительно произнес он. – Это, я согласен, тебе было неприятно. Хотя, не выкинь ты свои коленца, я бы вряд ли стал черт знает с кем оттягиваться. Во всяком случае, не дома… За это извини, чижик!
– Илья, ну к чему этот разговор? – Ей было так скучно, что даже губами лень было шевелить. – Я не говорю же, что я ангел небесный. Знал же ты про мои коленца! У Федора еще тогда, на даче… Зачем тебе на будущее проблемы в доме? Найдешь себе нормальную, без претензий. Да хоть Нельку!
– Ну-у, Нельку! – хмыкнул он. – Ты, милая, плохого мнения о моем вкусе. Одно дело трахнуть раз-другой, а другое… Нельку!
– Вот видишь, и вкус у тебя прекрасный, – улыбнулась Аля. – Спасибо тебе за все!
Она благодарила его совершенно искренне и зла на него не держала. Та ясность, которой ей так недоставало, пришла теперь сама собою. Как будто последняя гирька упала на весы – и нарушилось наконец колебание, перевесила одна чаша…
– Ладно, Аля! – крикнул он ей вслед. – Ты подумай спокойно, а я тебе завтра позвоню! Или лучше послезавтра…
Махнув рукой, все убыстряя шаг и не оглядываясь, она пошла к Тверской одна.
Удивительно, но Аля чувствовала только облегчение.
Даже когда она просто играла расставание в клипе, ею владел страх, ее охватывало смятение… А сейчас – ничего. Она сама этого не понимала, но и обманывать себя не хотела.
«Значит, я и правда не умею любить, даже ревновать не умею, – думала она, лежа на кровати в своей комнате и глядя на игрушечного ангелочка под потолком. – А кто сказал, что обязательно надо это уметь? Нелька, например, вообще знать не знает, что это такое – только трахаться. И ничего, прекрасно живет».
О Нельке она тоже думала почти спокойно. Во всяком случае, самое сильное чувство, которое она испытывала к подружке, была брезгливость. Аля понимала, что, случись все это полгода назад, она пришла бы в ужас, кричала, плакала, не знала бы, как жить дальше. Но после бесконечной вереницы чьих-то любовниц, любовников, скандалов – после всего, что прошло перед нею за полгода – она не удивлялась ничему.
Правда, видеть Нельку все-таки не хотелось. Да и зачем? Аля прекрасно представляла, что та скажет. Что-нибудь вроде того, что сказал Илья: про физиологию. Только слова будут попроще. Она не думала, что Нелька вынашивала коварные планы, хотела воспользоваться ее уходом, прибрать к рукам Илью. Наверняка так оно и было, как та рассказывала: зашла днем к подружке, он один дома – и почему же нет, кого это к чему обязывает? И почему на следующий день не забежать еще раз, если обоим в кайф пошло?
Тошно было об этом думать.
Так же тошно, как слышать привычную ссору родителей на кухне. С тех пор как Аля вернулась домой, они изо всех сил старались соблюдать правила семейной жизни. Хранили ценностей незыблемую скалу… Но удавалось это с трудом, и она с первого дня поняла: гораздо лучше было бы просто разойтись и не мучить друг друга этим жалким существованием в пустой оболочке ушедшего счастья.