Стильная жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Анна Берсенева cтр.№ 56

Всю дорогу они молчали. Венька курил, приоткрыв окно, и потягивал виски из горлышка полупустой бутылки.

– Хороший самогон, – произнес он наконец, когда Илья притормозил у входа в казино, под аркой из разноцветных лампочек.

– Опять ты, Бен… – сказал Илья. – Сдалось оно тебе!

На Венькином лице на мгновение установилось просительное, какое-то жалкое выражение – и тут же исчезло, сменившись его обычной насмешкой, так не вязавшейся с печальным взглядом.

– Ну чего ты, Илюха, ей-богу, – сказал он. – Ладно бы Сашенька меня увещевала, но ты-то… Пока, ребята, спокойной ночи!

Пока машина отъезжала от тротуара, Аля видела в водительское зеркальце, как он допивает виски, далеко запрокидывая голову, швыряет в кусты бутылку и входит под разноцветную арку казино.

Теперь они молчали вдвоем. Илья не отрываясь смотрел на дорогу. Это была их первая ссора, и впервые они ехали вдвоем в таком гнетущем молчании.

– А почему он Варю не подождал? – робко спросила Аля, когда молчание стало для нее невыносимым.

– А чего ее ждать, дуру эту? – не поворачивая головы, ответил Илья. – Женился на первой же дуре, которая сказала, что от него беременна. Хотя и тогда все прекрасно понимал. – Он помолчал, словно ожидая Алиного вопроса, потом добавил: – А надо было дать ей пинка под зад, и она точно так же сделала бы аборт до свадьбы, как сделала после.

Аля сжалась на сиденье. Ей хотелось исчезнуть совсем. Он так спокойно сказал, что Варя дура, что надо было сразу дать ей пинка под зад… Ей вдруг показалось, что он сейчас остановит машину и скажет: выходи…

По-прежнему не поворачивая головы, Илья сказал:

– Ты извини меня. Я орал как последний подонок. Постарайся это забыть, ладно?

Аля почувствовала, что дыхание у нее останавливается. Он говорил спокойно, как будто бы даже безразлично. Но она-то давно уже научилась улавливать даже неуловимые переливы его голоса и теперь чувствовала настороженные, едва ли не робкие интонации.

Она по-прежнему молчала: не могла говорить спокойно, как будто обсуждая что-то постороннее… Она ждала той минуты, когда они останутся вдвоем в пустой комнате, и Илья уже не будет смотреть на дорогу, и прямо на нее глянут его прозрачные, как яблоневая смола, глаза.

Они вошли в квартиру молча. Илья зажег свет в прихожей, помог Але снять плащ. Его руки задержались на ее плечах, она почувствовала, как он обнимает ее сзади, как усы его щекочут ей ухо.

– Прости, милая, – шепнул Илья. – Больше не буду на тебя орать, ты и так единственный мой островок в этом бардаке.

– Я сама виновата, Илюша, – всхлипнула она, оборачиваясь к нему и снизу заглядывая в его глаза. – Напилась, кричала… Что ты должен был делать?

– Да просто не заводиться так, не обращать внимания, – улыбнулся он, целуя ее в лоб. – Прав же Венька: ты маленькая еще, каково тебе все это…

Они долго не спали – уже после того как страсть утихла в их телах, дала оторваться друг от друга. Лежали рядом, молчали, Аля чувствовала, как болят от поцелуев губы.

– А почему же Веня не разведется, если не любит ее? – вдруг спросила она.

– Венька – разведется? – Илья улыбнулся в темноте. – Да ты что, Алечка, это ж сколько всего надо совершить, чтоб развестись! Нет, это не по нему. Варька его без суда из цепких лапок не выпустит: все-таки он парень совестливый, деньги дает, когда есть, да и перед бабами у себя в минкультуре гордиться можно – у них и такого нет. А он пока до суда дойдет, чтоб заявление подать, три раза успеет надраться, пять раз коксу нанюхаться, деньги все спустит в казино и ко мне прибежит занимать на акцизную марку. Я вон и то никак развестись не соберусь. Как подумаю, сколько возни, так и плюну – какая разница? А он же безвольный совершенно, какой уж тут развод…

– Ты не любишь безвольных, Илья? – помолчав, спросила Аля.

– Не люблю, – кивнул он. – А почему я должен их любить? Я их, слава богу, навидался выше крыши. Это ведь так удобно, безвольным быть: никому ничего не должен, хоть блюй всем на голову – никаких к тебе претензий!

– А Веньку – тоже не любишь? – не отставала она.

– Его люблю, к сожалению. К его же вреду.

– Разве можно любить ко вреду? – тихо произнесла Аля.

– Можно, чижик, – ответил Илья. – Если б я хоть раз не дал ему денег – на «дурь», на долги рулеточные, на… все хорошее, да выгнал бы со свистом, когда он вместо работы в запой уходит или валандается черт знает с кем, – он бы, может, остановился. А я даю и не выгоняю, и он к этому привык. Ладно, малышка, давай спать. – Илья подвинул ее голову себе под бок. – Ты-то у меня не безвольная, о чем тебе беспокоиться?

Конечно, Аля понимала, что он прав.

В том странном мире, в котором она оказалась неожиданно для себя и нехудо-небедно жила вот уже полгода, легко было захлебнуться, раствориться, если не обладаешь железной волей – гораздо большей, чем требовалась в мире обыденном.

Можно было спиться, потому что все пили ежедневно и помногу.

Можно было стать наркоманкой, потому что практически не было таких, кто не нюхал бы, не курил, не глотал или не кололся.

Можно было спать со всеми подряд, потому что считалось нормальным выйти с кем-нибудь на пятнадцать минут из-за стола, а вернувшись, подробно рассказывать всем, включая собственного мужа, – где, в какой позе и сколько раз.

Аля чувствовала: единственная причина, по которой к ней все это не пристает, – Илья с его умением вести себя так, как он сам считает нужным. Она даже удивилась, когда он ее назвал своим единственным островком. Ведь это он казался ей островом, нерушимой скалой в вихрящемся, безумном море.

И она не понимала только, как же связана с ним ее неожиданная тоска и тревога…

Обо всем, что было тем вечером, начиная со спектакля в Голубой гостиной, Аля старалась не вспоминать. Это было болезненное и постыдное воспоминание, больше у нее таких не было, и зачем же?.. Ольга с удивительными глазами, работающая официанткой в ночном клубе; Светлана с блеклым лицом и срывающимся на крик голосом; Варенька, прилюдно упрекающая мужа в том, что он никуда ее с собой не берет; даже почему-то дородный, довольный Федор, хотя он-то уж и вовсе был ни при чем…

Разве что о Веньке, о его без страсти ласковых руках и печальных глазах, от взгляда которых на душе делалось легче, Але не тягостно было вспоминать.

Илья тоже вел себя так, как будто не было ни этого вечера, ни ее истерики, ни его срыва. Он по-прежнему брал Алю с собой повсюду, знакомил со всеми, с кем общался сам, и вел себя с нею так, как, пожалуй, не вел себя по отношению к жене никто из их ежевечерней тусовки.

Все шло по-прежнему, и Аля понимала, что жаловаться не приходится. А тяжесть на сердце – что ж, без нее не прожить, наверное.