Шкаф с кошмарами - читать онлайн книгу. Автор: Олег Кожин cтр.№ 86

Вас когда-нибудь било током? Хотя бы обычные 220 вольт? Наверняка било! Помните этот момент странной беспомощности… эту сотую долю секунды, когда вы были не в состоянии управлять собственным телом? Долгое время после удара током вы с повышенной осторожностью поглядываете на розетки и плохо заизолированные провода и ни в коем случае не включаете электроприборы, предварительно не вытерев мокрые руки до сухого скрипа. Вероятно, вам кажется, что это электричество вас так напугало. Что вы просто опасаетесь той боли, которую оно может вам причинить. На самом же деле вы боитесь вовсе не самого электричества. Вы до дрожи боитесь того самого мгновения, когда ваше тело вас не слушалось. Той едва уловимой доли секунды, когда с ним происходило нечто смертельно неприятное, а вы ничего, совершенно ничего не могли с этим поделать.

Нет, меня не ударило током. Не было никаких искр или вспышек. Но ощущение беспомощности было один в один. Тело вдруг перестало меня слушаться. Точно в кошмарном сне, когда отчетливо понимаешь, что вот-вот произойдет нечто непоправимое, пытаешься как-то избежать этого, но события все равно идут своим чередом, вопреки всем усилиям. Меня странным образом передернуло, и я ощутил, да, каждой клеточкой прочувствовал, как, собираясь со всего тела, из каждой самой дальней клеточки, каждого самого маленького синапса, через пальцы в аквариум потекла моя жизнь. В этом-то и заключалось сходство с ощущением, которое испытывает человек, схватившийся за оголенные провода, силящийся отцепиться от них, но не могущий разжать пальцы. Вынужденный слушать, как скрипят и крошатся его зубы. Как, точно хорошо прожаренный попкорн, лопаются его глаза.

Кухня тем временем жила собственной жизнью, переполненная звуками и движением. С хлопаньем закрывал дверцы холодильник. Шумел горячей водой кран в мойке. Гремели кастрюлями полки шкафчиков. Над всем этим звонким колокольчиком носился Леськин смех, да еще где-то на периферии привычно бубнила нравоучения Зинаида Сергеевна. А всего в четырех метрах по прямой от них, за двумя не слишком толстыми стенами из рыжего кирпича и штукатурки, нечто высасывало мою жизнь, как какой-то молочный коктейль. Скажу вам откровенно – это безумно страшно, когда ощущаешь себя не человеком, а всего лишь стремительно пустеющей тарой. Наверное, схожие ощущения испытывают еще и вскрывшие вены самоубийцы, но тут не могу утверждать со стопроцентной уверенностью.

Лишь когда по коленям растеклась тупая боль, я понял, что больше не стою на ногах. Оставалась слабая надежда, что, обессилев окончательно, я упаду и рука сама выскользнет из аквариума… Но интуиция подсказывала: ловушка отпустит меня не раньше, чем выкачает всю жизненную силу до последней крупицы. Пальцы прилипли ко дну аквариума, так и не успев ухватить злосчастный кусочек черной шерсти. Оторвать их не было никакой возможности. Да я и не пытался. Пользуясь моей беспомощностью, безымянный грызун совершил дерзкий побег из кармана и теперь с хозяйским видом сновал возле моих ног. Какой-то частью сознания, крохотной и незначительной, я следил за ним, завидуя его свободе передвижения. Сам же я продолжал опустошаться с невероятной скоростью. Пугающей скоростью. Однако то, что произошло следом, напугало меня куда как больше. Настолько, что я даже не сразу сообразил, что едва-едва избежал смерти. Только ночью, перед самым сном, внезапно сложив все впечатления и воспоминания, полученные от этого жутковатого случая, в единую картину, я понял, насколько близко к пропасти проскочил экипаж моей жизни. Осознав это, я едва успел добежать до ванной, где тут же изверг из себя непереваренный ужин, состоявший преимущественно из вкуснейших пирожков Зинаиды Сергеевны. Но это было ночью, а сейчас…

– Глупый, глупый папка! – прозвучало над ухом.

Голос казался приглушенным, как будто словам приходилось преодолевать некий фильтр или звукопоглощающее покрытие. Даже в таком искаженном виде я без труда узнал голос дочери. Именно с этими усталыми, чуть раздраженными нотками она объясняла мне прописные девчоночьи истины: почему к розовому платью совершенно необходимы розовые же туфельки или почему эта кукла лучше той, хотя с виду они совершенно идентичны. Взрослый папка не понимает таких простых вещей! Глупый папка!

– Глупый папка! Зачем ты-то сюда полез?

Каким-то чудовищным усилием воли мне удалось повернуть голову к источнику голоса. Если бы я мог кричать, именно сейчас я бы закричал во всю силу легких. Потому что вместо ожидаемой Олеськи в поле зрения вползла морщинистая старушечья голова, чьи бескровные губы, почти не отличимые по цвету от остальной кожи, шептали сейчас мантру о глупом папке, попавшем в ловушку. Я смотрел и не мог связать между собой разрозненные детали. Платье. Олеськино любимое белое платьице в цветочек, из которого торчит тонкая морщинистая шея гауфовской ведьмы. И босоножки тоже Олеськины. Так и не сняла… Но торчавшие из босоножек ступни, кривые пальцы которых венчали желтые скрученные ногти, не могли принадлежать одиннадцатилетней девочке. Я не решался посмотреть в ее глаза, страшась того, что могу там увидеть. Мне хватало того, что на уровне сморщенной шеи вместо белокурых локонов болталась выцветшая седая пакля грязно-пепельного цвета. В этот момент я даже не знал, что страшнее: умереть, будучи досуха высосанным каким-то дурацким аквариумом, или заглянуть в глаза существу, по непонятной причине одетому в платье моей дочери. Заглянуть, чтобы понять – оно и есть моя дочь. На миг даже мысли о скорой гибели отошли на второй план, померкли перед новым, по-настоящему чудовищным ужасом. Тогда-то ко мне, стоящему перед аквариумом на коленях, точно дикарь, впервые увидевший прозрачную стекляшку, наклонилась седая карликовая ведьма, занявшая место моей Олеськи. Худенькое тельце просто заслонило мне обзор, давая возможность как следует рассмотреть все цветочки на платье, складывающиеся в траурный венок. Присев передо мной на корточки, существо совсем по-детски растопырило в стороны исцарапанные коленки. Оно еще раз прошептало что-то про «глупого папку, который лезет куда не надо», а затем ловко сцапало ползавшего по полу «черныша».

Недовольно пискнув, хомяк по короткой дуге полетел прямо в аквариум, точно смятая бумага в мусорную корзину. Едва лишь мохнатый комок приземлился среди вороха газет, я почувствовал, что тело наконец-то начинает меня слушаться. Но, даже несмотря на это, руку мне пришлось буквально вырывать обратно. Как будто аквариум был доверху наполнен невидимой цементной смесью, которая уже практически застыла. Отчасти это было даже хорошо, насколько вообще что-то может быть хорошим в такой ситуации. Сосредоточенный на спасении, я постарался выбросить из головы то, что увидел в краткий миг, когда маленькая седая ведьма присела рядом со мной. Нет, мы не встретились глазами, Бог миловал. Но того краешка ее взгляда, что я все же зацепил, мне хватило по самое горло. Потому что в маленьких девочках нет и не может быть такой усталой мудрости… и той расчетливой уверенности, с которой она бросила хомячка в стеклянную ловушку… Сказать, что это меня напугало – значит, ничего не сказать.

Рука освободилась с резкостью вылетевшей из бутылки шампанского пробки. Мне даже показалось, что где-то на самой грани слышимости раздался оглушительный хлопок. По инерции я откинулся назад, болезненно приземлившись на собственные ноги, и тут же схватился за сердце. Неосознанно, на каких-то рефлексах. Люди часто так делают, когда понимают, что чудом избежали смерти. В нелепой позе сидя на полу детской, я массировал грудь, судорожно глотая воздух. Медленно осознавая, что мне только что невероятно повезло. Хомяку, к примеру, повезло гораздо меньше. Даже не глядя на аквариум, я мог с уверенностью сказать – «черныш» умирает. Из аквариума доносились какие-то хрипы и жалостливый писк. Еле слышно царапали стекло тонкие, почти прозрачные коготки. Не было никакого желания глядеть на мучения обреченного существа, но какая-то часть меня, движимая болезненным любопытством, просто жаждала этого. Мечтала увидеть, что же должно было произойти со мной, не вмешайся Леська.