Первый, случайный, единственный - читать онлайн книгу. Автор: Анна Берсенева cтр.№ 14

Что смальта именно венецианская – точнее, сделанная по старинной, за сотни лет не претерпевшей никаких изменений венецианской технологии, – Полина узнала из книг о мозаике, которые, оказывается, во множестве имелись в обширной библиотеке Игоревых родителей. Правда, все книги были либо на итальянском, либо на английском языке. Но английский Полина худо-бедно вспомнила – ее память вообще легко и вовремя выталкивала на поверхность сознания все, что было необходимо. Для того чтобы разобраться в мозаичной технике, школьного английского оказалось достаточно, потому что книжки были щедро снабжены иллюстрациями. А итальянские слова о технике флорентийской мозаики она просто читала вслух, восхищаясь их гармоничностью и чувствуя, что так же гармонично то искусство, которое ими описывается.

Полина с каким-то плотоядным нетерпением поглядывала на каменный сарай, представляя, как он преобразится, когда она займется им вплотную. Ей казалось, что именно этого, как живая, хочет каждая стенка, каждая поверхность и неровность старого сарая.

«Скоро галлюцинировать начну, – усмехалась она, поймав себя на этих мыслях. – Миражи пойдут, феерии…»

Любитель феерий и миражей ни в чем ей не мешал. Полина вообще не совсем понимала, почему Игорь так уж хотел, чтобы она снова поселилась в его доме. Он явно не нуждался ни в ком для того, чтобы вести ту жизнь, которая его устраивала. Впрочем, ее это тоже вполне устраивало.

По утрам ни она, ни Игорь не завтракали. У него вообще нечасто просыпался аппетит, а Полине было не до еды. Едва открыв глаза, она уже думала только о том, застыл ли раствор, который она вчера нанесла на готовый мозаический фрагмент. Черт его знает, почему так взяло ее за душу это занятие!

Но вообще-то она догадывалась почему. Мозаика – это было ремесло, ремесло в чистом виде, живое, тяжелое. От него болели руки – все руки, от пальцев до плеч, – и в результате этого ремесла получалось что-то, что не могло бы получиться от произвольного и легкого движения карандаша или кисти. А главное, смысл этого ремесла – тот самый скрепляющий смысл, которого Полина давно не чувствовала во всех своих занятиях, – заключался в нем самом и не нуждался в пустых объяснениях.

Про обед она тоже, пожалуй, не вспоминала бы, если бы не просыпалась совесть.

«Надо же его все-таки кормить, – думала Полина. – Не будет же он одним милосердием Будды, или чем там, сыт».

И она шла в дом, ждала, пока на кухне разгорится и загудит старая газовая колонка, грела у ее огня застывшие в сарае ладони, потом торопливо резала помидоры, огурцы, лук, смешивала в большой фарфоровой миске – и ловила себя на том, что делает это теми же движениями, которыми только что перемешивала портландцемент и воду для мозаичного грунта. И смеялась потихоньку над миской с салатом, потому что ей было хорошо.

Видимо, благодаря возне с грунтом, опытным путем определяя, сколько надо воды, чтобы добиться нужной его густоты, Полина наконец сообразила, как наполнять кастрюлю, чтобы бульон имел мясной вкус, а не напоминал бы солоноватую воду. Мама не раз пыталась ей это объяснить, но Полина пропускала ее объяснения мимо ушей, потому что не считала тему существенной.

Правда, она и теперь ее таковой не считала, к тому же Игорь не ел мяса. Но варить бульон Полина все же научилась, как-то само собою, а о том, что фасоль, например, сварена в мясном бульоне, она Игорю просто не сообщала, ехидно полагая, что Будда не должен обращать внимания на такие мелочи жизни его поклонников.

Днем было тихо, но под ночным ветром к сетке-рабице, которую вызванные Полиной рабочие наконец натянули на месте сломанного забора, прилипли желтые и красные листья. Сетка была выкрашена в темный цвет, и поэтому казалось, что листья просто застыли в воздухе, как будто их держит неведомая сила.

Полина шмыгнула покрасневшим от холода носом и вышла наконец из сарая. Сегодня она очистила и отмыла от раствора мозаику, которую вчера выложила на небольшом круглом столике, найденном на чердаке. Она покрыла мозаикой весь этот столик, до последнего сантиметра, даже высокую круглую ножку, с которой пришлось возиться особенно долго, и это была первая ее работа, которая удалась по-настоящему. Все керамические кусочки – тессерае, так они назывались в итальянской книжке, – легли на свои места и пристали намертво, ни один не сполз вниз и не перекосился, хотя очень трудно было этого добиться на полукруглых поверхностях.

Но особенно хороша была столешница. У Полины даже дыхание перехватывало, когда она смотрела на ее тускловатый, как махринская трава, узор.

На столешнице был изображен тот самый луг, который она пыталась изобразить на оргалите прошлым летом. Полина была уверена, что на оргалите у нее ничего не получилось – оказалось слишком похоже на обычную траву и обычные цветы, и не зря Дашка издевалась над «натурой натуратой». А теперь из этих загадочных кусочков зеленоватого мрамора, и оплавленного стекла, и случайно разбитой синей чашки все получилось именно так, как она хотела тогда.

Беспричинное счастье того лета словно догнало ее, обернувшись мозаикой.

Несмотря на полулетнее солнце, сумерки все-таки были октябрьские, ранние и густые. Дом почти не был виден за высокими деревьями сада, горело только одно окно в мансарде. Полина терпеть не могла темноты и тусклого света, особенно в большом доме, и всегда зажигала все люстры, торшеры и бра, как только переступала порог. А Игорю было все равно. Когда он медитировал, то мог вообще сидеть в темноте, а когда работал, ему хватало настольной лампы, включенной рядом с компьютером.

Сейчас он не работал, но и не медитировал, а просто читал, сидя посреди комнаты на небольшом тибетском ковре. Этот темно-синий шерстяной ковер был в самом деле тибетский, его привезли из Непала Игоревы родители, и Полине нравилось рассматривать загадочные рисунки, расположенные в его углах.

«Оле Нидал. «Каким все является на самом деле», – прищурившись, прочитала она на обложке книги, лежащей у Игоря на ладонях.

– Ну, и каким? – поинтересовалась Полина.

Можно было, правда, поздороваться, потому что утром они не виделись: Игорь еще спал, когда Полина, вопреки своему обыкновению поздно вставать, уже улизнула в сарай. Но он вон даже глаз не поднимает, с чего же она должна его приветствовать?

– Ты о чем? – спросил Игорь, по-прежнему глядя в книгу.

– О том, каким все является, – улыбнулась Полина. – Вот именно все и вот именно на самом деле. Это на какой странице уже понятно, на двадцать седьмой? – Она подошла к Игорю и, остановившись у него за спиной, вслух прочитала: – «Если мы попытаемся нести с собой все эти верстовые столбы развития, то вскоре у нас будут руки как у гориллы, и мы слишком сильно нагрузим себя концепциями для того, чтобы достичь свободного от всех усилий состояния ума». Видишь, чего буддисты пишут? – хихикнула она. – Не грузись концепциями! А ты грузишься, вот и будешь как горилла. Нет, это я буду как горилла, – потягиваясь так, что захрустели косточки, проговорила она. – Руки так уж точно, от кусачек-то. – И похвасталась: – Знаешь, как я уже плитку надкусывать научилась? С точностью до миллиметра!