Возраст третьей любви - читать онлайн книгу. Автор: Анна Берсенева cтр.№ 80

– Дома тебе необходимо побывать, и поскорее. – Годунов не нашелся с ответом любознательному мальчику. – Хороша ситуация для психолога – бомбежки! Завтра же отправим тебя вместе с дедом, и чтоб духу твоего тут не было.

Юра только улыбался, слушая эти переговоры.

Старый абхазец оказался мудрее внука и не стал спорить с Годуновым.

– Что с людьми делается, да? – качал он головой. – Жили как добрые соседи, кому было плохо? Вай-вай…

– Да, дед, людей похлеще трясет, чем землю, – соглашался Годунов.

Жору с дедушкой отправили из Ткварчели первым же пограничным вертолетом. А следующий вертолет с беженцами и ранеными сбили над селом Лата.

Гринев не полетел ни первым, ни вторым вертолетом.

– Я, знаешь, Борь, останусь, пожалуй, – сказал он. – Все равно отпуск еще, а сюда с таким трудом попали. Жалко улетать.

– Это точно, – согласился Борис. – Пробивались-пробивались – и здрасьте-пожалуйста, лети обратно. Остаемся, Юр.

– А ты-то зачем? – возразил было Юра. – Я в больнице пока поработаю, а тебе тут что делать?

– Ну и я с тобой в больнице, – широко улыбнулся Годунов. – Шприцы буду подавать, или что там у вас делают? Не волнуйся, найду себе занятие. Побудем до снега, пока перевалы не закроются.

Перевалы закрылись в начале декабря, а Юра с Борисом так и не собрались улететь из Ткварчели. Тот круговорот, в который они по своей воле попали, не давал возможности все бросить в один день.

Город оказался в блокаде вместе со всем человеческим интернационалом, который попал в эту западню. В горах лежал снег, побережье контролировалось грузинскими войсками, бомбили постоянно, а российские воинские части почему-то никак не могли прорвать блокаду, хотя все время казалось, что это вот-вот произойдет.

– Это, Юрка, политика называется, – матерился Годунов. – Нам с тобой не понять!

Впрочем, скоро он тоже, как и Гринев, перестал размышлять о политике. Здесь, в темном и холодном Ткварчели, ее быстро начинали воспринимать примерно так же, как стихийное бедствие, причин которого все равно не доищешься. А если и доищешься, что это даст?

Были более актуальные размышления – например, как прожить без света, воды и тепла. А особенно: как работать врачам, когда основной медикамент – зеленка, в операционной плюс три, и свет в больнице дают на час в сутки, потому что на большее не хватает солярки?

Когда свет погас во время операции впервые, Юра почти растерялся. Он как раз вылущивал осколки кости из загноившейся рваной раны.

– Все, дедушка, все, – негромко приговаривал он. – Надо все достать, ничего не поделаешь, а то гангрена начнется, ногу придется резать…

Лежащий на столе старик изо всех сил старался не стонать, но сдерживаться ему было трудно, потому что стакан спирта все-таки не мог заменить наркоз, а новокаин остался только для раненых детей.

Громко выругался в неожиданно наступившей кромешной темноте Валера Аршба, ассистировавший Гриневу во время операции.

Валера когда-то закончил Второй московский мед, но, вернувшись домой, по специальности работал недолго: включился в семейный бизнес, купил корабли в Сухумском порту и зарабатывал на «жить по-человечески» устройством морских круизов. Когда началась война, Валера корабли свои продал, на все деньги купил оружие для воюющих, семью отправил в Турцию, а сам приехал врачом в ткварчельскую больницу.

Он был отличным парнем, нельзя было только заговоривать с ним о дружбе народов.

Но в конце концов, его можно было понять. Это Юре нетрудно было догадаться, что не бывает правых и виноватых в гражданской войне и что невозможно установить, кто выстрелил первым, а кто просто защищался. Валера же приходил в ярость при одном упоминании о том, что все люди – братья. Особенно после того как был сбит вертолет над селом Лата, а в Ткварчели дети стали падать в голодные обмороки.

Юра никогда не видел до сих пор, как слепая, нерассуждающая ненависть захлестывает людей, и ему не по себе становилось, когда он понимал, что это чувство пришло в повседневную жизнь всерьез и надолго.

– Суки, что делают, а?! – воскликнул Валера в темноте операционной.

Застонал раненый. Гринев молчал. Он не знал, что ответить Валере, но думал не об ответе, а о том, что на операционном столе лежит человек с открытой раной.

Дверь операционной скрипнула, пахнуло холодным воздухом.

– Ты здесь, Юр? – услышал он и ответил в темноту:

– А где мне быть? Боря, я ничего не вижу.

– Надо думать! – хмыкнул Годунов.

Операционная тут же осветилась неярким желтым светом: Борис включил фонарик.

– Только в глаза мне не свети, – предупредил Юра. – Свети на руки.

Оказывается, у Борьки в руках было целых два фонарика. Он высоко поднял их над столом и скрестил лучи над операционным полем.

– А ты говорил: «Пижон, американским фонариком понтуешься!» – приговаривал Борька.

– Разве я такое говорил? – удивился Юра.

– Ну, может, и не ты. Плохой разве коповский фонарик? Нью-йоркская полиция говна не держит!

Он что-то еще болтал бодрым тоном все время, пока Юра стоял над раненым. Но как только операция закончилась, Борька побледнел так, что это было заметно даже в полутьме.

– Я на улицу выйду, Юр, воздуха дохну… – судорожно сглатывая, пробормотал он. – Ну и амбре тут у вас от гноя!

Когда Юра вышел к нему на крыльцо, Годунов выглядел уже посвежее: ввалившиеся от скудного блокадного рациона щеки слегка порозовели. Гринев сел с ним рядом, тоскливо спросил:

– Покурить нет у тебя, конечно?

– Возьми, я тебе полсигареты оставил, – ответил Борька. – Меня от курева мутит что-то… Что ж мы делать будем, а, Юра? – Да что, – пожал плечами Гринев. – Что и теперь. Ты можешь предложить что-нибудь более радикальное?

– Я о том и говорю, – кивнул Борис. – Хоть мы тут костьми ляжем – толку-то? Сколько еще пограничники смогут весь город кормить? Еще немного, и дети с голоду помирать начнут. По двадцать грамм муки на сутки – это как? Главное, – загорелся он, – продуктов-то в деревнях до хрена, привезти не на чем! Я сейчас только в администрации был. Смотрит, гад, ясными глазами: «Нэту бензина, понимаешь, дорогой?» – а у самого братья по всему городу на «Жигулях» гоняют… Как будто никто не видит!

– А ты спрашиваешь, что делать будем, – усмехнулся Гринев. – Свечи надо достать для операционной.

– Мы с тобой завтра на водосборник съездим, глянем, правда ли, что он охраняется, – сказал Борис. – А то мне сдается, что нету там никакой охраны, брешет начальничек. Тогда ж ведь и бомбить не надо, кинуть какую-нибудь отраву в водосборник, и дело с концом. – Он помолчал и выговорил наконец: – Пора нам с тобой валить отсюда, Валентиныч…