– Понимаю.
– Хорошо. На том и порешим. Но если вы лжете мне, то Господь
вам судья!
– Шеф, вы поняли значение ответа Гилберта на вопрос о
картине? – спросила Делла Стрит, просматривая свои стенографические записи. –
Из его слов не следует, что эту картину он делал по заказу Дюранта.
– Я понимаю, о чем ты говоришь, но тоже не знаю ответа на
этот вопрос. Я уже так далеко зашел, что не могу возвращаться. Надо
продвигаться дальше. Думаю, он мог неправильно понять вопрос. Как бы то ни
было, а назад хода нет.
– Может быть, Дюрант не заключил с ним сделку конкретно на
эту работу, но собирался купить ее, как только Гилберт сделает копию. А когда
мы были в мастерской, он не говорил, что Дюрант заказал эту картину?
– Нет, подожди, по-моему, он не говорил этого, по крайней
мере не так конкретно.
– А мне кажется, говорил, – возразила Делла.
– Нет, – задумчиво нахмурился Мейсон. – Я спросил его, делал
ли он картины по заказу Дюранта, и он ответил утвердительно. Далее я
поинтересовался, были ли они подделками, и он ответил, что не в этом смысле
слова; Дюрант продавал их как жанровые картины, буквально за гроши. Потом я
задал ему вопрос, не писал ли он картину с изображением женщин под деревом в
стиле Филиппа Фети. После минутного колебания он подошел к стопке картин,
выбрал одну и спросил, не является ли она ответом на мой вопрос.
– Ну и?..
– Да, здесь есть что-то странное. Надо обязательно добиться,
чтобы картина была представлена в качестве вещественного доказательства. Как
только мне это удастся, из версии окружного прокурора получится яичница. По
крайней мере, я постараюсь, чтобы так случилось.
– А Пол Дрейк сейчас разносит повестки?
– Да, Пол Дрейк занят повестками, и новости для нас
неутешительные. Олни собирается позвонить судье и сказать, что не будет давать
показания, так как ничего не знает об этом деле, а в суд прибудут его адвокаты
с заявлением, будто это я ввел в заблуждение правосудие. Короче говоря, до
того, как мы закончим, тут будет целое представление.
– А что вы думаете о поведении судьи? – спросила Делла
Стрит.
– Если только я не вытащу из шляпы огромного, жирного,
дрожащего кролика, то судья заявит о взятии Максин под стражу, но отступать уже
поздно. Если я это сделаю, то все подумают, что во время перерыва Максин
призналась мне или что-то в этом роде и я не осмелился продолжать. Это будет
крайне нежелательно для нее, когда дело будет слушаться в суде присяжных. Я
рассчитываю ворваться и крушить направо и налево, чтобы в этой сумятице никто
не понял, кто кого и в чем обвиняет.
– А обвинение как себя поведет в этой ситуации?
– Обвинение, – улыбнулся Мейсон, – почти наверняка пригласит
нашего уважаемого современника Гамильтона Бергера, чтобы в самый ответственный
момент заседания он лично мог насладиться моим позором. И окружной прокурор
поставит себе в заслугу, что вынудил меня совершить правовую ошибку.
– Он умный, – предупредила Делла Стрит.
– Знаю, что умный, – согласился Мейсон, – но я уже прыгнул в
лодку, и меня отнесло на середину реки. Я вот-вот наткнусь на камни, и нет
другого выхода, как проскочить или опрокинуться. Мне ни свернуть, ни поплыть вспять.
Да если бы я и попытался, это меня уже не спасло бы, так лучше опрокинуться и
разбиться о пороги. Единственное, что мне остается, – это с умным видом грести
вниз по течению, как будто я знаю путь между этими подводными камнями.
Глава 18
Когда суд возобновил заседание, в зале присутствовал сам
окружной прокурор Гамильтон Бергер.
Узнав о предварительном заявлении, сделанном Перри Мейсоном,
он лично явился в суд и теперь восседал рядом со своим заместителем, всем видом
показывая, что знает о промахе защитника и после их долгой вражды рассчитывает
наконец взять реванш.
– Я вызываю для дачи показаний Максин Линдсей, – объявил
Мейсон. – Подойдите туда и поднимите правую руку, Максин. И, – добавил он, –
говорите только правду.
– Не надо никакой показухи, – не удержался Гамильтон Бергер,
– здесь нет присяжных.
Судья Мэдисон улыбнулся и спокойно заметил:
– Я бы очень просил противные стороны воздерживаться от
личных выпадов.
Мейсон приступил к допросу:
– Максин, вы помните вечер тринадцатого?
– Очень хорошо.
– Вы знали Коллина Дюранта при жизни?
– Да.
– Как долго вы были с ним знакомы?
– Несколько… не могу вспомнить. Три или четыре года.
– Вы были в дружеских отношениях?
– Да, в дружеских. Ну, я знала его и оказывала кое-какие
услуги.
– А теперь я хочу, чтобы вы очень внимательно слушали мои
вопросы, Максин, и отвечали очень конкретно.
– Да, сэр.
– Вы знакомы с Отто Олни?
– Да.
– Присутствовали ли вы на его яхте в тот день, когда у вас
был разговор с Дюрантом об одной из картин Олни?
– Да.
– И что сказал Дюрант?
Судья Мэдисон скривил губы:
– Сейчас мы забредем в сферу, где…
Но тут вскочил Гамильтон Бергер:
– Если суд позволит, обвинение не возражает. Мы хотим, чтобы
мистер Мейсон продолжал. Каждая новая тема, которую он приоткрывает, дает
дополнительные возможности для перекрестного допроса. Мы намерены не возражать
против любого его вопроса.
– Я высоко ценю отношение окружного прокурора, – сказал
судья Мэдисон, – но, в конце концов, у суда много других дел… Однако, если нет
возражений, я оставляю вопрос.
– Вы можете рассказать, что произошло в отношении одной из
картин? – повторил вопрос Мейсон.
– Мистер Дюрант подошел ко мне и сказал, что картина,
висевшая на яхте мистера Олни, которую все считали принадлежащей кисти Филиппа
Фети, всего лишь подделка. Позднее он велел мне передать этот разговор мистеру
Рэнкину.
– А кто такой мистер Рэнкин?
– Лэттимер Рэнкин – агент по продаже произведений искусства.
Насколько мне известно, именно он продал эту картину мистеру Олни.
– И что мистер Дюрант сказал вам об этой картине?
– Он велел мне при разговоре с Рэнкином упомянуть его,
Дюранта, мнение о том, что картина всего лишь подделка.
– Это полотно с изображением женщин под деревом?