Многогранники - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Способина cтр.№ 100

Весь вечер понедельника он собирал вещи, зависая то над книгой, то над моделью самолета, но к ночи большая часть багажа была собрана.

Во вторник Роман снова пошел в универ, но Волков опять не появился. Однако это не помешало Роману остаться до конца лекций, потому что дома делать было нечего, а в универе была грустная Маша. Она больше не смотрела в его сторону и выглядела так, будто у нее что-то случилось. Роман убеждал себя в том, что дело в ссоре с Волковым, потому что не желал даже на миг допускать мысли, что причина может быть в его дурацком СМС. Первоначальный план трещал по швам.

Сейчас, когда он сидел один и можно было смотреть в сторону Маши без опасений вызвать недовольство Юлы или взбесить Волкова, Роман не мог ничего с собой поделать. Как будто его совесть, успокоенная обратным билетом и решением непременно слетать к Юле во Флориду, когда страсти поулягутся, капитулировала и позволила Роману делать почти все, что ему захочется. А ему хотелось смотреть на Машу.

Вдруг оказалось, что месяцы намеренного игнорирования пространства вокруг Волкова, в котором неизменно находилась Маша, не уберегли его от того, чтобы столько всего о ней узнать. Например, она не всегда хмурилась от досады. Иногда она делала это от неловкости. Еще она очень быстро писала, а если смотреть на нее достаточно долго, краснела и низко склоняла голову к тетради, над которой мелькала ее ручка. В такие моменты Роман отворачивался, потому что чувствовал себя виноватым в том, что ее достает. Обещал себе больше так не делать, но не проходило и пяти минут, как его взгляд сам собой устремлялся в ту сторону.

Совесть молчала, потому что на барной стойке в его квартире лежал распечатанный электронный билет до Лондона. К тому же это ведь не вмешательство в дела Волкова. Он ведь с ней даже не разговаривает.

В среду Роман написал заявление на отчисление, но так и не отдал его в ректорат. Вместо этого все четыре пары он размышлял, не выбросить ли его и не написать ли новое на академический отпуск. Вот только не факт, что Юла вернется в Москву, тем более не факт, что станет доучиваться. Так что ему не было смысла возвращаться. Доводы были разумными, но заявление на отчисление так и лежало в его сумке до самой пятницы, когда наконец в универ пришел Волков.

Одновременно с облегчением Роман испытал досаду. Волков одним своим видом вытеснил из головы Романа всю сентиментальную чепуху. Видя боковым зрением, как Маша и Волков привычно беседуют, Роман понял, что он все-таки идиот. Стоило тут торчать четыре дня, зачем-то наблюдая за чужой девушкой… Мог бы улететь еще во вторник, а Волкову позвонить по видеосвязи.

Злясь на себя за тупость, Роман задержал Волкова после первой лекции и сообщил, что уезжает. Волков на миг стал таким, каким Роман помнил его по тем временам, когда они еще были друзьями: растерянным и ожидающим ответа. Причем такого, который ему понравится. Такого ответа у Романа не было. Он попробовал шутить, но выходило тупо, потому что Волков смотрел так, будто вправду не хотел, чтобы Роман уезжал, и это было как удар под дых. Потому что они ведь не были больше друзьями.

А еще Роман всей кожей чувствовал взгляд Маши, которая сидела тихо, как мышка, но смотрела так, будто мстила за эти четыре дня, когда Роман ее разглядывал. Он понимал, что краснеет, несет ерунду, но ничего поделать с этим не мог.

Зато после признания на душе стало легче. Правда, нехорошо вышло с Машей. Он даже не попрощался, потому что позорно сбежал; но как вышло, так вышло. К лучшему.

Роман занес заявление в ректорат и отправился домой. Он планировал переодеться и погулять напоследок по Москве, купить сувениры Стиву и ребятам, подарок деду. Но к нему пришла Маша.

У Романа было несколько секунд на принятие решения, и он его принял: взвешенно, без эмоций. Раз достоверно изобразить незаинтересованность не получилось, он поступит иначе. Это ведь во благо. Правда, от того, что он собирался сделать, его ощутимо потряхивало, но это ерунда. Он справится. Обязательно. Волков ему за это еще спасибо скажет. В каком-то другом, идеальном, мире.

Свой план Роман решил осуществлять постепенно. Сначала продемонстрировал недовольство по поводу Машиного прихода. Она явно смутилась, но уходить не спешила. А ведь как все было бы просто, уйди она сразу. Затем начались расспросы, и Роману пришлось рассказывать об особенностях жизни детей в Лондоне. Все это время он про себя молил ее уйти, но она вместо этого стала выпытывать о причинах его отъезда.

А потом Маша неожиданно взяла его за руку, и Роману пришлось убрать руку со стола, а после и вовсе сбежать на кухню под предлогом налить чаю, потому что ему нужно было собраться с силами. Вдруг оказалось, что быть подонком не так-то просто.

Когда Маша подошла к нему со спины и коснулась его кулака, Роман едва не опрокинул на пол чайник с кипятком. Он еще не был готов, но Маша-то об этом не знала и своими действиями невольно форсировала события, особенно когда прижалась щекой к его спине.

Роман на автомате что-то говорил, а сам убеждал себя в том, что вот сейчас он все сделает как надо. Соберется и сделает.

Нанести осознанный удар, глядя человеку в глаза, было не просто сложно, это ощущалось физически больно. Роман мысленно проклинал отца, который с детства вбивал ему в голову нормы морали и правила поведения с девушками. В итоге Роман смалодушничал — предупредил Машу о поцелуе. В его идеальном мире после этих слов она должна была отшатнуться, броситься к выходу, как тогда в каюте, но она усмехнулась и качнулась в его сторону. Роман, запретив себе рефлексию, шагнул вперед и поцеловал ее в губы.

В этот момент он понял, что его план обречен на провал, потому что поцеловать любимую девушку так, чтобы ей не понравилось, чтобы, более того, она испугалась и возненавидела тебя, оказалось непосильной задачей. Во-первых, потому что в момент, когда ее губы приоткрылись навстречу, Роман окончательно смирился с тем, от чего бегал многие месяцы: он влюблен, и спорить с этим бесполезно; а во-вторых, стоило Маше ответить на поцелуй, как он понял, что не сможет сделать ей больно. В теории все было легко. Он понимал, что, если сейчас рассмеется, скажет гадость, пошутит на тему ее неверности Волкову, она его возненавидит, потому что прекрасно осознавал, чего стоило честной, справедливой Маше прийти сюда, зная, что Димке будет больно. Но на практике попытки убедить самого себя: «Вот сейчас я перестану ее целовать и скажу гадость, еще секунду…» — результата не приносили. Секунда шла за секундой, а остановиться он был не в состоянии.

Маша обняла его за шею, и Роман понял, что, если не сделает что-либо прямо сейчас, пути назад не будет. Невероятным усилием воли он запретил себе быть нежным и подался вперед, заставляя Машу отступать до тех пор, пока она не уперлась спиной в дверцу холодильника. Вот здесь она снова должна была испугаться, но в ее поцелуях, хаотичных и быстрых, страха по-прежнему не было, и Роману пришлось признать, что он — идиот, который сделал все еще хуже.

Он разорвал поцелуй и, отстранившись, уперся лбом в холодильник. Вопрос «что мы делаем?», по сути, не был для Романа вопросом. Это была констатация факта, что он — лузер, который не заслуживает ни друзей, ни девушки, ни чьего-либо нормального отношения. Ответа Маши он не разобрал, но зато почувствовал, как она расстегнула пуговицу на его рубашке. Вот тут Роман напрягся окончательно, потому что так далеко в попытке испугать Машу он заходить не собирался. Он вообще надеялся, что все закончится после его предупреждения о поцелуе. Маша смотрела так доверчиво и восторженно, была такой красивой, что Роман понял, что он пропал. Еще никогда ничей другой взгляд так не выворачивал его наизнанку. Куда там Эмме с тем глупым спором, стоившим ему в итоге друга! Куда Монике и Лиззи! Хотя и та и другая Роману правда нравились, и с обеими у него дело дошло до секса, но таких эмоций, с которыми ты не знаешь что делать, он не испытывал никогда. Наверное, в этой чертовой Москве и правда вирус.