Вниз по реке - читать онлайн книгу. Автор: Джон Харт cтр.№ 8

Через несколько минут Робин ушла, чтобы поспеть на семичасовой инструктаж у себя в отделе. Я принял немного перкоцета и завернулся в ее одеяла. Боль прокладывала тоннель у меня в голове – по затылку словно колотили молотком, в лоб впивался холодный гвоздь. За всю свою жизнь я видел только две вещи, которые довели моего отца до слез. Когда умерла моя мать, он плакал целыми днями – медленными, нескончаемыми слезами, которые словно сочились прямо из морщин у него на лице. А потом один раз мой отец плакал от радости.

Когда спас человеческую жизнь.

Девчонку звали Грейс Шеперд. Ее дедом был Долф Шеперд, бригадир на отцовской ферме и самый старый друг моего отца. Долф и Грейс жили в маленьком домике на южном краю территории фермы. Так и не знаю, что случилось с родителями ребенка, – только что их не было. Какова бы ни была причина, Долф взялся растить малышку сам. Это оказалось для него серьезным испытанием – все это знали, – но он вполне справлялся.

До того дня, пока она не потерялась.

Денек был прохладный, начало осени. Сухие листья трещали и скреблись друг о друга под скучным тяжелым небом. Ей едва исполнилось два годика, но она как-то ухитрилась выскользнуть через заднюю дверь, тогда как Долф был уверен, что она наверху, спит. А нашел ее как раз мой отец. Он находился высоко на одном из выпасов, когда увидел ее на мостках причала под домом – она смотрела, как листья кружатся в водоворотах под ними. В жизни не видел, чтобы мой отец двигался так быстро.

Она ушла в воду даже без всплеска. Наклонилась слишком низко, и вода просто проглотила ее. Мой отец плюхнулся в реку, как был, и вынырнул один. Когда я добежал до причала, он уже нырнул опять.

Нашел я его в четверти мили ниже по течению – сидящим по-турецки на песке, с Грейс Шеперд на коленях. Ее кожа была жутко бледной, прямо как у настоящего утопленника, но она ревела благим матом, выпучив глазенки и широко раскрыв рот, который казался единственной цветной деталью унылого пейзажа по сторонам. Отец вцепился в дитя так, будто больше ничего в жизни не имело для него значения, и тоже тихонько всхлипывал.

Я долгую секунду смотрел на них, даже тогда ощущая, что эта секунда священна. Правда, заметив меня, отец улыбнулся. «Черт, сынок, – сказал он тогда. – Едва поспел».

И сразу поцеловал ее в макушку.

Едва мы завернули Грейс в мою куртку, как появился запыхавшийся Долф. С лица у него градом катился пот, и при виде нас он в нерешительности замер. Отец передал ребенка мне, сделал два быстрых шага и уложил деда девчонки одним точным ударом. Сломал ему нос, это без вопросов, и оставил своего старого друга валяться в крови на берегу, а сам, мокрый и измотанный, стал медленно подниматься к дому на холме.

Такая вот личность мой отец.

Железный человек.

Во сне часть боли прошла, а проснулся я от грозы, которая заставляла дребезжать старые стекла и отбрасывала на стену ажурные тени всякий раз, когда вспыхивала молния. Стихия пронеслась через город, обрушивая на него потоки воды, а затем удалилась к югу в сторону Шарлотта. Над асфальтом еще курился парок, когда я вышел на улицу, чтобы забрать свою сумку из машины.

Дотронулся до шелушинок поврежденной краски на капоте, провел пальцами по накорябанным на нем буквам.

«Убивец».

Вернувшись в квартиру, бездумно прошелся по маленьким комнаткам. Во мне горела неугомонная энергия, но я чувствовал себя в полном разладе с самим собой. Хотел навестить родной дом, но знал, что это может оказаться болезненным. Хотел поговорить с отцом, но боялся тех слов, которые могут при этом последовать. Его слов. Своих собственных. Слов, которые не возьмешь назад, не забудешь – того рода слов, что оставляют глубокие и практически незаживающие шрамы.

Пять лет…

Пять чертовых лет!

Открыл дверь шкафа и тут же закрыл ее, даже не посмотрев, что там внутри. Выпил воды, отдающей металлом, поглазел на книги; мои глаза пробежали по корешкам, даже не видя их, – но что-то, должно быть, мозг все-таки зафиксировал. Наверное, все-таки получил какой-то толчок. Поскольку, расхаживая взад и вперед, я все больше думал о том своем судебном процессе: ненависти, что обрушивалась на меня каждый день, неуклонно возводимых аргументах в пользу смертного приговора, смятении среди тех, кто действительно знал меня лучше остальных… А еще о том, как все это усугубилось, когда моя мачеха заняла свидетельскую трибуну, произнесла слова присяги и попыталась своими словами окончательно закопать меня.

Бо́льшая часть процесса прошла словно в тумане: обвинения, опровержения, показания экспертов об «ударах тупым предметом» и траекториях разлета капель крови… То, что я действительно помню, – это лица в зале суда, решительный гнев людей, которые некогда делали вид, будто хорошо знают меня.

Кошмар любого невиновного человека, осужденного несправедливо.

Пять лет назад Грею Уилсону было всего девятнадцать – только что закончил школу. Сильный, молодой, симпатичный. Звезда футбола. Один из излюбленных сынов Солсбери. А потом кто-то взял камень и пробил ему здоровенную дыру в черепе. Он умер на ферме «Красная вода», и моя собственная мачеха заявила, что это моих рук дело.

Кружа по комнате, я опять слышал это слово – «невиновен», и вновь переживал весь тот накал эмоций, который оно во мне вызвало: осознание своей правоты и облегчение, вновь обретенную убежденность в том, что все способно вернуться на тот путь, каким раньше и шло. Мне надо было знать тогда, что я ошибался, надо было ощутить это в душном воздухе забитого до отказа зала суда!

Никакого возвращения не последовало.

На вердикте все вроде бы должно было и закончиться, но нет. Была еще финальная стычка с моим отцом и короткое, горькое прощание с единственным местом, которое я называл своим домом. Вынужденное расставание. Городу я был больше не нужен. Отлично. Просто прекрасно. Как это ни было больно и обидно, я мог это пережить. Но мой отец тоже сделал свой выбор. Я уверял его, что я этого не делал. Его новая жена твердила ему, что это сделал я. Он предпочел поверить ей.

Не мне.

Ей.

И велел мне убираться.

Наше семейство обитало на ферме «Красная вода» более двухсот лет, и с самого детства меня воспитывали в мысли, что со временем дело полностью перейдет в мои руки. Отец понемногу сдавал; Долф тоже. Это было многомиллионное предприятие, и я практически правил им, когда шериф явился посадить меня за решетку. Это место было чем-то бо́льшим, нежели просто часть меня. Оно было тем, кем я был, что я любил и чем был рожден заниматься. Когда эта ферма и моя семья перестали быть частью моей жизни, больше мне в округе Роуан делать было нечего. Я не мог бы стать тут Адамом Чейзом, банкиром, или Адамом Чейзом, фармацевтом. Только не здесь. Никогда не смог бы.

Так что я оставил единственных людей, которых когда-либо любил, единственное место, которое называл своим домом. Предпочел затеряться в городе – высоком, сером и неугомонном. Обосновался там, вдыхая шум, суету и бледный прах пустых бесконечных дней. Целых пять лет мне это более или менее успешно удавалось. На целых пять лет я затолкал все эти воспоминания и чувство потери на самое дно.