– Я не понимаю, как это работает, – отозвалась Инга. Она предпочитала слушать, нежели говорить, однако помнила, что ее цель – стать «своей». Для этого нужно было хотя бы изобразить интерес к разговору. – Йога меня всегда отпугивала своей эзотерикой. «Ощутите космическую энергию», «откройте сердечную чакру».
– Тут такого нет. Ну, по крайней мере, нам ничего такого не говорят. Мне йога вообще очень помогает. Я иногда даже плачу на занятии.
Инга недоверчиво покосилась на Алевтину. Сложно было поверить, что та вообще может плакать.
– Конечно, помогает, – убежденно согласилась Мирошина. – Я как начала работать в больших корпорациях, сразу почувствовала. Все болезни от психосоматики, поэтому важно не забывать о себе. Спорт, массаж, терапия опять же. Иногда вот что-то делаю руками, как сейчас, чтобы отвлечься. А ты, Инга, чем спасаешься?
«Пишу про вас, дур, в фейсбуке», – подумала Инга, но вслух мрачно сказала:
– Пью.
– Что пьешь? Витамины какие-то?
– Нет. Просто пью.
Алевтина рассмеялась, не отрываясь, впрочем, от своей недолепленной кружки.
– Мило, – прокомментировала Мирошина так, что сразу стало ясно: вовсе это не мило. – Но ты что, правда совсем никак себя не поддерживаешь? И к психологу не ходишь?
Инга будто оказалась на встрече элитного клуба, пропуск в который давали только тем, кто достаточно загнан и пользуется модными средствами, чтобы с этой загнанностью справиться. Она же чувствовала себя до неприличия хорошо, поэтому улыбнулась и пожала плечами – не хожу, мол, что с меня взять.
– Ну ты даешь! – протянула Мирошина. – Видимо, у тебя высокая устойчивость к стрессу. Я раз в неделю хожу. Раньше даже чаще, но сейчас не получается. Я слышала, что в «Гугле» работникам оплачивают психотерапию. Вот бы нам так же. Представляете, что мне недавно моя терапевтка сказала? Бывает депрессия, а бывает дистимия. Это то же самое практически, только полегче переносится. Расстройство настроения. Когда ты вроде вполне работоспособен, легко встаешь по утрам и делаешь дела, но радости не получаешь. Мне кажется, у меня именно оно.
Алевтина продолжала возиться со своей кружкой, а Инга не удержалась и спросила:
– Ты правда считаешь, что плохое настроение – это медицинская проблема?
– Ну, это не просто плохое настроение. Оно уже долго тянется. Изо дня в день. От этого портится качество жизни.
Инга едва заметно поморщилась. Она считала, что большая часть проблем, с которыми люди ходят к психологам, – пустая блажь. Фразы вроде «качество жизни» или «не в ресурсе», на которые она постоянно наталкивалась в фейбсуке, казались ей признаками повышенной саможалости.
Ее выражение не укрылось от Мирошиной. Она спросила:
– А ты не веришь, что длительное плохое настроение может быть признаком клинической проблемы? Может, ты еще и людям в депрессии говоришь: «Надо просто взять себя в руки»?
– Не говорю, – твердо сказала Инга. Она решила не вестись на провокации. – Я не отрицаю депрессию. Просто это все иногда бывает… немного лицемерно. Как будто мелочей и пустяков вообще не осталось, теперь все называется «травма». Люди все время рассматривают себя под микроскопом, и малейшая шероховатость кажется им трагедией. По-моему, так должно быть очень тяжело жить. Проще было бы наплевать иногда.
– Ну почему, наоборот, – вмешалась Алевтина, – мне кажется, так рассуждает только поколение наших родителей. Они привыкли сжимать зубы и превозмогать. Только зачем терпеть боль, если можно сразу ее облегчить и не срывать ни на ком другом? Какая разница, большая у тебя проблема или маленькая, если она доставляет неудобство.
Алевтина говорила очень спокойным голосом – несмотря на то, что они спорили, Инга почувствовала умиротворение. Они изначально сели так, что Алевтина оказалась в центре, заняв стратегическое положение: своей сдержанностью она как будто уравновешивала два полюса.
Инга, однако, решила не сдаваться.
– Мне кажется, настоящая проблема не в том, что людям что-то причиняет неудобство, а в том, что они размышления об этом неудобстве тащат за собой. Обдумывают сто раз, платят деньги, чтобы снова его обсудить, когда гораздо проще было бы просто забить.
Мирошина негодующе фыркнула:
– Ну прекрасно! То есть вместо того, чтобы пойти к специалисту и проговорить, лучше закрыться в себе и двинуться. И где, позволь узнать, грань между большими проблемами и маленькими? Если меня изнасиловали, то можно к психологу, а если в метро облапали – то нет?
– У каждого свой предел, я думаю. Но я не понимаю, например, когда люди говорят: «В детстве родители заставляли меня целовать дедушку, а я не хотела, и теперь у меня проблемы с выстраиванием границ».
Формулировка «выстраивание границ» для Инги была еще одним маркером, что человек слишком любит копаться в себе.
– Ты, Инга, рассуждаешь как в каменном веке, – отрезала Мирошина. – Очень много проблем идет из детства, глупо это отрицать. И это прекрасно, что люди наконец-то начали заниматься своим ментальным здоровьем и говорить на табуированные темы. Мы движемся к здоровому обществу, где переживания не обесцениваются.
– Да я не против, – примирительно сказала Инга, которой надоело спорить. – Просто все почему-то забывают о личной ответственности. Так много говорят о «субъектности», а когда потом рассказывают о своей травме, кажется, что они как перекати-поле – их носило туда-сюда, нехорошие люди делали плохое, все кругом виноваты, а они вообще ни при чем.
Мирошина выглядела так, как будто сейчас взорвется от негодования.
– Ладно, ладно, – поторопилась сказать Алевтина. – Давайте закончим этот спор. У всех разный опыт. Ты, Инга, так и не сказала, что делаешь на майские? Поедешь отдохнуть?
Инга помолчала, прежде чем ответить.
– Нет, не поеду. Сразу после майских везу журналистов в пресс-тур. – Инга подумала еще и добавила: – В Париж.
Мирошина уставилась на нее, и даже Алевтина оторвалась от своей поделки и изумленно на нее посмотрела. По этому взгляду Инга мрачно констатировала, что с надеждой стать «своей» пора завязывать.
– А разве не ты должна была ехать в Париж? – спросила Мирошина у Алевтины, не сводя с Инги глаз.
– Да это давно было, мы ни о чем тогда не договаривались, – задумчиво ответила Алевтина. – Я только удивляюсь, как я об этом не знала. Я же начальница отдела. Тебе Бурматов поручил?
Инга кивнула. Она немного смутилась.
– Я не знала, что ты собиралась поехать.
– Да не бери в голову. Говорю же, когда мы это обсуждали, ты еще, по-моему, у нас даже не работала. Но я ему все же скажу, что неплохо о таких вещах ставить меня в известность заранее.
Ингу опять что-то кольнуло, и она спросила:
– А вы вообще много с Бурматовым общаетесь?