И вот пошли те самые кадры, что он тогда снял. Удивительное совпадение мыслей и реальности… Сергеич смотрел на отснятое им, как посторонний, отрешенно — и эти кадры со стороны были по-настоящему хороши. Вот здесь он чуть промедлил, но это ничего… А дальше снова хорошо. Может, это лучшее, что он снял за всю свою жизнь.
Великолепная работа. Почему они-то этого не видят?!
— Это настоящее искусство, — произнес чей-то голос. — Вот это, на экране. Потрясающе. Могу я присесть?
Сергеич вздрогнул. Поднял взгляд. Перед ним стоял хорошо одетый незнакомец — клетчатый костюм-тройка, лазоревый шелковый платок вместо галстука, платиново выбеленные волосы в короткой стрижке. Толстая дужка модных роговых очков. Глаза незнакомца казались огромными за стеклами. Вернее, один глаз — золотисто-серый. Правый был спрятан под бинтовой повязкой. «Бедняга», подумал Сергеич.
Хотя Сергеичу показалось, что носит очки незнакомец только для имиджа. Диоптирии там если и были, то совсем слабые.
И еще эти синяки и шрамы. Ожог на щеке, кожа еще розоватая. «Он что, в аварии побывал?» От незнакомца шел какой-то слабый химический запах. Или от стойки так пахнет? Наверняка ведь ее моют чем-то едким…
Похоже, незнакомцу было сложно стоять. Он чуть припадал на один бок. Сергеич жестом показал: садись. Незнакомец неловко вскарабкался на высокий стул.
Сергеич принужденно засмеялся:
— Разве это искусство?
«Эта сучка… эта…» Он даже мысленно не мог договорить. После того репортажа, после кадров, которые прокрутили несколько каналов, Анфиса стала известной. И ушла на повышение. Ее пригласил второй канал. Ушла без него, Сергеича.
Столб, подумал он в сердцах. Чертов придорожный столб, вот кто ты.
— Несомненно искусство, — сказал незнакомец. — Я в этом разбираюсь… Поверьте. А… что?
И тут Сергеича прорвало. Он начал рассказывать — про работу, мечты о кино, про постоянных щебечущих красоток, смены, И про Анфису, которая украла удачу всей его жизни.
Потом закончил — и залпом допил виски. Незнакомец показал бармену на стакан Сергеича и потом два пальца. Бармен поставил на стойку два стакана и налил «Джека Дэниэлса». Слишком дорого, подумал Сергеич. Незнакомец положил на стойку пятитысячную купюру.
— За искусство, — сказал незнакомец. Они чокнулись и выпили. Незнакомец показал бармену на бутылку. Еще.
Незнакомец посмотрел на Сергеича.
— А тебе никогда не приходило в голову, что ее можно просто… убить?
— Что? — Сергеич очнулся от своих мыслей.
— Зарезать ее и расчленить тело. Ты никогда не думал об этом?
«Что он несет?» Сергеич помолчал. Выпитое виски неторопливо грело изнутри. Алкогольное опьянение обволакивало все вокруг мягким теплым сиянием. Покой. Уют. Безопасность. Сергеич перевел взгляд, посмотрел влево, вправо. Неужели кто-то сказал «зарезал?»
— Конечно, думал, — незнакомец рассмеялся. — Я угадал? Все мы думаем. Нет, мы не убийцы. Пока еще нет. Просто… иногда мы действительно задумываемся. А почему так? Где справедливость? Почему она, он, а не я?
Сергеич почувствовал, как эти слова жгут его, словно кислота. Ее снимает теперь другой оператор. Анфиса ушла далеко вперед — и скоро, кажется, будет на первом канале, а там и своя передача, и сниматься в кино. А Сергеич остался позади, как обоссанный дорожный столб. Нет, жжет скорее как… Сергеич помедлил. Конечно! Как «белизна». Вот что это за запах…
Он посмотрел на незнакомца. Наметанный глаз оператора не подвел. Даже несмотря на ударную дозу алкоголя в крови, Сергеич все еще был лучшим в своем деле…
Сергеич даже протрезвел. Незнакомец спросил:
— Почему современным людям так нравятся маньяки? Серийные убийцы? Как вы считаете?
— Н-не знаю. — Сергеич решил, что должен продолжать играть роль. Иначе ему не уйти отсюда живым.
— Потому что именно серийные убийцы — супергерои нашего времени, — сказал незнакомец. — Я не шучу.
— Тайная власть. Могущество даже. Пренебрежение законами и личина.
Незнакомец говорил страстно и уверенно:
— Маньяки чувствуют себя в современном обществе совершенно свободно. И спокойно. Они знамениты. Про них снимают фильмы и передачи, их цитируют. Им пишут письма в бессрочное заключение. Тысячи фильмов и сериалов сделали из них героев современного общества, научили их, как и когда выходить на охоту, как охотиться, как заметать следы и скрываться от преследования. Мы звезды. Мы хищники.
— Вы сказали — мы?
Собеседник рассмеялся — легко и свободно.
— Прокололся. Давайте начистоту? — сказал он. И тут Сергеич понял, кто это. Значит, едкий запах хлорки ему не почудился…
«Правду говорят, что в таких случаях тебя парализует». Сергеич сглотнул. Тело как ватное.
— Вы меня убьете? — спросил он.
Незнакомец оглядел его с ног до головы. Сергеича пробил холодный пот, ноги заледенели. Словно опять снимаешь сцену по колено в ледяной воде и свет уже уходит. И это самое страшное. Скоро свет совсем уйдет — и все напрасно. Все твои муки. Кадр пропал. Все пропало.
Незнакомец улыбнулся.
— А вы этого хотите? — спросил он.
— Н-нет.
— Можешь успокоиться. Ты не мой типаж, — сказал он грубо. — Не моя точка фиксации. Так что успокойся, мне просто интересно с тобой поговорить. Ну, если не будешь шуметь, конечно.
Это «ты, тобой» почему-то вдруг резануло Сергеича. Я не столб, на который можно ссать. Хватит!
— Обращайтесь ко мне на «вы», пожалуйста, — сказал он холодно.
Собеседник перевел взгляд на Сергеича — и тому стало не по себе. Едкий запах хлорки стал сильнее.
И тут Доктор Чистота, Тимофей Ребров, ослепительно улыбнулся.
— Конечно, вы правы. Прошу прощения.
«Анфиса бы, наверное, душу бы продала, чтобы сидеть сейчас на моем месте». Если бы была настоящей журналисткой, конечно.
Незнакомец улыбнулся.
— Думаю, вы узнали меня. Верно?
— Доктор Белизна.
— Нет, что вы, — он поморщился. — Какое безвкусное прозвище. Зовите меня — Кожеед. Тот, кто грызет высшие истины.
«Какой дешевый пафос, боже мой», подумал Сергеич.
— Знаете, что? Я нашел свое величие на дне выгребной ямы.
Казалось, эту фразу он говорит уже не в первый раз. Сергеич видел, как ему нравится ее произносить.
Но фраза-то неплохая. Можно эпиграфом к передаче, ток-шоу там… Сергеич поежился. И это лицо… Вроде обычное, ничего примечательного… Но если взять чуть снизу, чтобы лицо казалась тяжелее и шире, а ноздри смотрелись черными дырами… И освещение приглушить и добавить жесткого света, чтобы все впадины и шрамы на лице смотрелись контрастно… Нечеловечески… И мертвенный свет единственного глаза… Угрожающе.