Почти родственники - читать онлайн книгу. Автор: Денис Драгунский cтр.№ 23

И скрылся в темном коридоре, что-то жалобно бормоча.

Гости огляделись. В больших роскошных квартирах иногда бывают такие комнаты для всякого барахла. Два дивана, старые кресла, шкаф, стопка книг в углу.

– Н-да, – сказал Художник. – Однако.

– Сюрприз, – хмыкнула жена Актера.

Но через пять минут дверь шумно распахнулась, и на пороге появился Музыкант. В смокинге, бодрый и веселый! А за ним стояла его нарядная жена! А за ними, в конце коридора, были стеклянные двери, за которыми сиял хрусталем и свечами накрытый стол!

Гости хохотали. Все были в ударе. Поэт читал новые стихи, Художник делал наброски-шаржи, Актер пригласил на премьеру, а Композитор сказал, что свою новую симфонию посвятит Музыканту. Тут уж и сам Музыкант сел к инструменту и размял пальцы.

– Пьер Булез, – негромко сказал он. – Инвенция. Первое исполнение в России.

Гости были в восторге. Гениально. Уникально. Глубоко. Высоко.

– А теперь сюрприз! – и он весело включил магнитофон.

Запись того, что говорили гости, сидя в пустой комнате.

Оказывается, Великий Музыкант был не просто старый дурак, маразматик, алкоголик и наглец, и жена его дура, и дочка блядь.

Мало того! Кое-кто назвал его просто бездарью.

Впрочем, другие считали, что он все-таки не без способностей.

Но полагали, что его слава сильно раздута.

Мама у Зои Ложкиной умерла, когда она была еще маленькая, и ее папа, товарищ Ложкин, начальник секретного предприятия «Ураган», женился на злой и красивой женщине, бывшей артистке. Так что у Зои была мачеха и две старшие сводные сестры. Своих родных дочек мачеха баловала: разрешала им носить брюки и кеды, коротко стричься и курить в подъезде. А Зою она заставляла ходить в нарядном платье и в чулочках, заплетать две косы и укладывать их на макушке, мыть руки, учить английский и музыку. Даже дома Зоя ходила в парчовых туфельках с хрустальными шариками. «Вот Зоюшка хорошая девочка, не то что мои халды!» – говорила мачеха соседкам, а Зоя заливалась горькими слезами.

Потому что ей очень хотелось попасть в компанию, где гуляли ее сестрички. Там главным парнем был молодой художник Паша, волосатый и небритый, в мятом свитере и бутсах на босу ногу. Он Зое почти каждую ночь снился, так что по утрам от ее подушки пахло масляными красками. Но сестры смеялись над Зоей и не брали ее с собой.

Вот она уже школу закончила, поступила в институт, сестры уже по два раза развестись успели, а дома все то же: строгий папа товарищ Ложкин, и мачеха под его дуду пляшет: «Зоюшка у нас краса семьи, вымой головку, завтра экзамен».

А завтра, кстати, у художника Паши день рождения. Сестры туда идут, но Зою не берут: «У тебя и одежды-то нормальной нет! Сиди, учи уроки, целка!»

Сидит Зоя, горько плачет. Вдруг входит фея. Взмахнула рукавом, платье превратилось в свитер, колготки – в рваные джинсы, а парчовые туфельки – в разношенные кеды.

Дальше все как в сказке было: Паша только с ней одной танцевал и обнимался, а потом сестры рассказывали: «Там одна такая телка была, Пашка на нее конкретно запал, но потом она вдруг свинтила, он даже нажрался со злости».

Так она три раза ходила, и в последний раз художник Паша уже крепко ухватил ее за ногу, но она выдралась, хотя оставила левую кеду у него в руках. Паша заткнул кеду за пояс и поклялся, что хозяйку найдет и трахнет.

Все думали, что он просто так говорит. Но он на полном серьезе присматривался к проходящим мимо ножкам.

Однажды идет Зоя Ложкина из института, а Паша навстречу, в тоске ее левую кеду на шнурке вертит.

Зоя говорит:

– Молодой человек, а это случайно у вас не моя туфелька?

– Гы! – говорит Паша. – Ты-то здесь при чем, отличница?

А Зоя вытащила из портфеля правую кеду и ему протянула. Он сразу все понял, обнял ее и закружил. И повел к себе. Потом они поженились.

Тут приватизация и реформа. Предприятие «Ураган» ликвидировали, товарищ Ложкин из важной номенклатуры стал скромным пенсионером, членом КПРФ. Мачеха уехала в Израиль к своей двоюродной (а ведь скрывала, скрывала!) сестре.

Но зато художник Паша стал богатый и знаменитый.

Добрая Зоя простила своих злых сестер и выдала их замуж за преуспевающих галеристов.

Вдруг случается какая-нибудь ерунда, и отношения разлаживаются и охладевают. Хотя это сущая чепуха и мелочь.

В самом деле: если бы я внезапно узнал, что моя возлюбленная – агент британской разведки, или член женской секции ку-клукс-клана, или была любовницей моего злейшего врага как раз в то время, когда он меня теснил и преследовал… хм! Даже интересно! Но вряд ли бы я резко ее разлюбил. Наоборот, это придало бы нашим отношениям некую пикантность.

Но вот какая история получилась у меня.

Когда-то, лет шестьсот тому назад, я любил одну во всех отношениях прекрасную девушку. Ну, в смысле женщину.

Она была красива, но не просто, а признанно красива, то есть все вокруг, и старые приятели, и новые знакомые, согласно считали ее очаровательной, прелестной. Она была высоко образована и положительно умна. Она была прекрасно воспитана, отлично держалась в любой компании. Плюс к тому – из очень хорошей семьи; уважаемая в своем кругу фамилия.

Но самое главное – она любила меня. Все эти сокровища были подарены мне.

Конечно, я сам был во всем виноват.

Я написал рассказ. И дал ей почитать.

Она взяла со стола остро очиненный карандаш и уселась в кресло; она была в халате; тонкая пачка машинописи лежала на ее перламутровом колене. Я на секунду забыл обо всем, кроме этого колена. Я стал у нее за спиной и положил ей руки на плечи.

– Не мешай! – засмеялась она.

– Не буду, – сказал я, прислонясь щекой к ее виску.

Она читала, по ходу дела исправляя опечатки. Да, там были пропуски букв. Например, «к сожлению». Или «послобеденный». Но ведь и так все понятно, зачем же отвлекаться на исправления? Мне это было странно.

Потом я увидел, что она ставит на полях галочки.

– Что это? – спросил я.

– Стиль, – сказала она, запрокинув голову. – Где надо поправить стиль, я ставлю птички.

Я склонился над ней, чтобы поцеловать ее запрокинутое назад лицо – я стоял за спинкой кресла, – и вдруг увидел ее лицо в перевернутом виде, мой умственный взор не поправил меня, и ее лицо показалось мне инопланетным, страшным: круглый выступ лба казался нижней челюстью без рта…

– Хорошо, – сказал я, зажмурившись. – Я поправлю, спасибо.