Уилки Коллинз - читать онлайн книгу. Автор: Питер Акройд cтр.№ 3

Первоначально Уильям Коллинз — младший заслужил репутацию картиной «Продажа ручного ягненка», нежной и гармоничной версией того, что в реальной жизни было весьма печальной ситуацией, ведь ягненка продавали мяснику. Как ни странно, эту эмоциональную сцену следовало понимать не как подготовку к забою животного, а как сельскую идиллию, именно мягкого этого эффекта добивался художник, а его сын позднее называл это «простым и трогательным величием». Такое «умягчающее сердца» настроение определяло характерную тональность живописных произведений Уильяма Коллинза, в которых сочетались сентиментальность и натурализм.

Названия его картин во многом дополняют театральный и нарочито салонный эффект самой живописи, отражают удивительную способность викторианской публики скрывать и словноне замечать наименее приятные стороны английской жизни. «Погребение любимой птички», «Сельские дети», «Мыльные пузыри» и «Обманутые котята» — эти сюжеты не имеют ничего общего с реально существовавшим вокруг миром социальных проблем и массовых протестов граждан, обеспокоенных политическими неурядицами и экономическим кризисом. В воспоминаниях об отце Уилки Коллинз отмечает: он никогда не изображал «жестоких несчастий» или «грубых раздоров», составлявших часть жизни, вместо этого предпочитая писать милые картины пасторального быта и виды природы, всегда «чистой» и «умиротворенной».

В 1821 году, когда доходы и репутация его упрочились, Уильям Коллинз сделал предложение Хэрриет Джеддес. Они познакомились семью годами ранее, на балу в Солсбери, но бедствующий молодой художник тогда не был готов содержать семью. Хэрриет Джеддес сама была из артистической среды. Ее сестра Маргарет была мастеровитой и популярной художницей, на протяжении жизни она представила публике сто сорок семь своих картин на традиционных выставках в Королевской академии живописи. У Хэрриет тоже были амбиции — она хотела пойти на сцену, но в те времена это, в отличие от живописи, считалось недостаточно респектабельным занятием. Вместо этого она стала гувернанткой, но затем оставила место и осенью 1822 года вышла замуж за отца нашего героя, обвенчавшись с ним в Английской епископальной капелле в Эдинбурге. Коллинзы поженились в Шотландии из-за сложностей, связанных с только что принятым так называемым Брачным актом , вступившим в силу в Англии; документ призван был «надежнее препятствовать тайным бракам», однако текст отличался крайней неопределенностью, и через несколько лет закон был отменен. Уилки Коллинз появился на свет через шестнадцать месяцев после венчания родителей.

Позднее он писал: мать была «женщиной замечательного ума и культуры» и помогла сыну развить в полной мере «все те задатки поэзии и воображения, которые уже заключались в моей природе». В другой раз он говорил, что унаследовал материнский «дух». Без сомнения, Хэрриет была общительной и остроумной, обладала тем независимым нравом, который ее сын, ставший писателем, подарил своим любимым героиням. Жизнь гувернантки он описал в одном из романов, «Без права на наследство»: «Она производила впечатление женщины, способной поставить на место любых родителей в Англии, если бы они решились не ценить ее по достоинству» . Одна из дочерей Чарлза Диккенса описывала Хэрриет в её поздние годы как «женщину великого ума и чувства юмора — но истинную дьяволицу!». Кейт Диккенс известна своими острыми и не слишком доброжелательными характеристиками людей — как-то раз она охарактеризовала самого Уилки как человека «настолько плохого, насколько это возможно», поскольку он жил с женщиной вне брака. Так что ее слова о Хэрриет могут означать всего лишь то, что миссис Коллинз могла в разговоре едко пошутить или достаточно жестко парировать неделикатное замечание собеседника.

На второй год семейной жизни Коллинзы-младшие провели лето и осень в коттедже в Хендоне, вскоре после возвращения, весной 1826 года, они переехали с Понд-стрит на Нью-Кавендиш-стрит, неподалеку от парка Хэмпстед-Грин. Это был второй в ряду небольших домов, сбегающих вниз по холму, в наши дни на этом месте расположена Королевская бесплатная больница. Хэмпстед стал для Коллинза священным местом. Именно он служит декорациями, на фоне которых впервые появляется «женщина в белом» — на пересечении Финчли-роуд с Вест-Энд-лейн и Фрогнал-лейн; во времена детства Коллинза это была деревня посреди полей. Писатель вспоминал, что его отец был «окружен одними из самых красивых и разнообразных пейзажей, которые только может предоставить Англия». В начале 1828 года семья увеличилась: родился младший сын, Чарльз Олстон Коллинз.

Сам Уилки Коллинз оценивал свое детство как непримечательное, но счастливое. «Передай Уилли, — писал супруге его отец, — что сегодня я нашел для него две симпатичные кости каракатицы». Уильям Коллинз рисовал маленького сына, запечатлев его нервные и тонкие черты, слегка выступающий лоб. Писатель вспоминал, как сидел на коленях крестного, сэра Дэвида Уилки, наблюдая за тем, как тот рисует кошек, собак и лошадей. Мальчик катался на коньках с младшим братом, насчитывая в среднем по тридцать падений за один выход на лед.

Они по-семейному отмечали праздники. Летом 1829 года отправились на шесть недель в Булонь в надежде, что смена климата поможет восстановить здоровье захворавшей бабушки. Они сняли дом на рыночной площади, из окна Уильям Коллинз зарисовывал наиболее живописные эпизоды из повседневной жизни французских крестьян. Именно там мальчику рассказали мелодраматическую историю, которая произвела сильнейшее впечатление на его живое воображение. Годы спустя он вспоминал это предание: некий булонский рыбак спас чернокожего моряка во время кораблекрушения. Пострадавшему африканцу запретили входить в любой из домов в Булони из-за ограничений, связанных с карантином, и рыбак-спаситель ночами ложился рядом с моряком прямо на улице, «пытаясь передать умирающему негру часть жизненного тепла своего тела». К несчастью, его усилия не имели успеха и спасенный в море умер от простуды.

В начале осени Коллинзы перебрались в Рэмсгейт. На этот курорт Уилки будет не раз возвращаться на протяжении всей своей жизни. В годы его детства там не было ничего, кроме моря, но море завораживало Коллинза своей страстью, на пыльных улицах Лондона он тосковал по нему, и редкий год обходился без поездки в Бродстэрс или Рэмсгейт — или даже дальше, в Корнуолл или на остров Мэн.

Вскоре семья переехала в дом побольше на площади Хэмпстед, но годом позже, в 1830-м, перебралась еще южнее, в Бэйсуотер, пригород столицы. Дом на Порчестер-террас находился в отдалении от Печи или Большого Жировика, как называли Лондон, но не был совершенно отрезан от оживленной жизни большого мира. Коллинз запомнил демонстрации 1832 года в связи с великим Биллем о реформе . «Мой бедный отец, — писал он, — получил известие, что окна в доме разобьют, если он не обеспечит их освещение», то есть от него требовали поставить лампу или свечу в каждое окно, это служило бы знаком, что домовладелец или жители дома поддерживают выступление протестующих. Мальчики «обезумели от восторга», они смотрели на демонстрантов, «шедших по шестеро в ряд (в те дни люди были настроены серьезно), с запасом камней». Отец писателя был убежденным тори и не одобрял все эти шествия. Возможно, те впечатления стали источником вдохновения при описании застолья в «Лунном камне», когда один из собравшихся, «разгорячившись во время подачи сыра и салата по поводу демократии в Англии, разразился следующими словами: “Если мы однажды потеряем свои древние права, то с чем, потрудитесь ответить, мы останемся?..”».