Поэтому она активно сопротивлялась дружбе с мамочками, сюсюканью и воркованию в детских комнатах, обязательным играм в зале, групповым ладушкам-ладушкам и коллективным рельсам-рельсам-шпалам-шпалам, навязываемой жизнерадостности. Это болото затягивало, и мать не хотела ничего подобного: она тоже была матерью, но не такой, которая намеревалась выстроить свою жизнь вокруг ребенка, наполнить ее групповыми занятиями с младенцами и полностью погрузиться в поток, перемещаясь изо дня в день, из недели в неделю в соответствии с расписанием этих мероприятий, состоять в групповом чате, писать об аттракционах и игровых комплексах, делиться предупреждениями о клещах, о пестицидах на овощах и фруктах. Но они жили в своем мире. Она видела их в окна, обрамлявшие дверь. Эти мамочки. Эти счастливые мамочки.
Командовала парадом блондинка – Большая Блондинка, как она всегда думала, видя ее в библиотеке, или на детской площадке, или в игровом зале магазина, где она яростно набирала что-то в телефоне, с ее такими же блондинистыми, беззаботно болтавшими близняшками в джемперах с очаровательными оленями и совами, в изумительных юбочках в тон, разрисованных лесными пейзажами, с шелковистыми локонами, забранными в хвостики и перевязанными розовыми бархатными лентами. Они ползали по залу, и из-под юбочек торчали пышные желтые панталончики с вышитыми на задницах именами – Селеста и Оберджин. Она была супермамочкой, эта блондинка, идеальная, монументальная, пусть даже и назвала одну из дочерей именем, по-французски означавшим «баклажан».
Ей было наплевать! Ни капли не стыдясь этого овощного имени, она улыбалась, смеялась, обнималась, болтала, кормила и вписывалась всюду, куда в принципе можно было вписаться. Мать с безопасного расстояния наблюдала, как одна из дочерей Большой Блондинки помахала рукой своей матери, которая, в свою очередь, помахала другой дочери, та ответила тем же. После чего Большая Блондинка сжала обеих дочерей в объятиях, те захихикали, и она вытащила из своей сумки для подгузников два красных яблока, передала девочкам, они с абсолютным удивлением уставились на сочные фрукты, но быстро нашлись и задвигали челюстями.
Именно в этот момент Большая Блондинка подняла глаза и увидела измученную мать – эту уставшую мать в помятой рубашке, бедняжка, всегда одна с сыном (какой кукленочек) и такая странная! Что с ней не так, почему бы ей не прийти к нам? – Блондинка помахала ей и, что-то быстро и весело проговорив другим матерям, вытащила из глубины своей сумки какой-то предмет, поднялась и пошла к несчастной матери, натянувшей свою самую дружелюбную улыбку и судорожно думавшей: вот-дерьмо-вот-дерьмо-вот-дерьмо.
Привеееееет! пропела Большая Блондинка, приближаясь. Мать на мгновение подумала, что это привидение – нельзя же быть такой идеальной, с такими четко прорисованными линиями лица. Она, как некоторые женщины, наполняла всю комнату особым благоуханием, и от этого благоухания мать вновь ощутила легкое шевеление чуть ниже спины. Неужели он опять виляет, в ужасе подумала мать и на мгновение забыла о своем раздражении, вызванном этой женщиной, Большой Блондинкой, практически ходячим парфюмерным магазином: от нее пахло свежей эссенцией только что выстиранных белых шорт, мягкого кашемира, чего-то земного и в то же время необычайно изысканного, наподобие пачули, и перебивающим все эти запахи сладко-розовым ароматом клубничных конфет. Этот запах навеял матери воспоминания из детства: большой кусок жевательной резинки, слишком большой для ее рта, и сироп, стекающий по подбородку. Браслет-талисман на запястье Большой Блондинки зазвенел, вернув мать из задумчивости, заставив помахать и скривиться в ответной улыбке.
Мальчик оторвался от поездов, чтобы тоже помахать грязной, грязной рукой, и именно тогда мать осознала неухоженность своего ребенка: его волосы были растрепаны, рубашка испачкана соком после завтрака, растянутые штанишки провисали на ягодицах, из-под них виднелся подгузник, обвисший и мокрый, как насадка для швабры. Что касается ее собственной внешности, она должна была вызвать у Большой Блондинки предсказуемый ужас. Она сегодня накладывала маскирующее средство под глаза? Пользовалась дезодорантом? Когда она в последний раз умывалась?
Привет! повторила Большая Блондинка с легкостью и дружелюбием, которых матери так не хватало. Как у вас дела? Мы же как-то виделись, правда? спросила она, указав одним пальцем на себя, а другим – на мать, а потом подвигав ими туда-сюда. А почему вы, ребята, не с Книжными Малышами?
Ой, он слишком увлечен своими паровозами, ответила мать, указывая на мальчика, который вновь занялся игрой и громко гудел.
Ясненько. Ну, когда придете в следующий раз… Она чуть помолчала для большего драматизма, а потом заговорщическим тоном шепнула: Мы с девчонками открыли новый бизнес! Мы продаем травы. Это так классно! Мне кажется, ты тоже любишь травы, да? Все натуральное, отлично же!
Нуууу, может быть! протянула мать насколько могла жизнерадостно, хотя продажа трав казалась ей самым банальным занятием, какое только можно придумать, поскольку она поняла, о чем именно говорит Большая Блондинка. Она хотела сказать что-то еще, вежливое и нормальное, потому что изо всех сил пыталась казаться вежливой и нормальной, но в этот момент до нее донесся кошачий крик кого-то из близняшек Большой Блондинки, возившихся под столом. Большая Блондинка повернулась к ним, закатила глаза, как бы говоря: все же норм!
И сказала матери: я пойду, но мы же еще увидимся, правда?
Конечно! ответила мать с чувством, которое, как она надеялась, правдоподобно демонстрировало ее энтузиазм и дружелюбие. Большая Блондинка улыбнулась и помахала ей на прощание, прежде чем рвануть обратно, сгрести в кучу своих хлюпающих подопечных и вытереть им сопливые носы.
Тутуууу! вопил мальчик. Тутуууууу!
Зайка, сказала она своему грязному сыну, внезапно устав, так устав, что ей хотелось только одного – скорее лечь в кровать. Зайка, пойдем.
В тот вечер, промучившись больше часа и наконец уложив мальчика спать, мать рухнула на диван, потерла глаза и открыла большую сумку с книгами, которые принесла из библиотеки. Несколько – для мальчика, о пожарных машинах, автобусах и грузовиках, и две – для нее. Пара книг, которые, как она надеялась, каким-то образом могли пролить свет на ее текущее состояние, хотя она сильно сомневалась, что это возможно. По крайней мере, они могли бы отвлечь ее от постоянных забот – от зубов, которые заострялись, а может быть, не заострялись, от хвоста, который мог расти, а мог и не расти, от волосяного ковра, ползущего по ее шее.
Первая книга была слишком медицинской, слишком сложной и напечатанной слишком мелким шрифтом, поэтому она открыла вторую, «Справочник о ведьмах и волшебницах» (дата публикации – 1978 г.), на обложке которой были изображены всевозможные фантастические существа, выполненные в стиле 1970-х, вызывавшие ассоциации с Нэнси Дрю и фильмами категории B, размытые, затемненные, чернильные. Она посмотрела на корешок, чтобы убедиться, что это была, да, действительно документальная литература, и открыла первую страницу.
Хотя мать полагала, что «Справочник о ведьмах и волшебницах» представляет собой сборник глупых историй о жутких женщинах прошлого, просматривая книгу, она убедилась, что это в самом деле скорее справочник, чем что-либо другое. Автор, Ванда Уайт, писала: «Я отправилась на поиски мифических женщин, в исследовательскую экспедицию, побывала на всех семи континентах и посвятила этому всю свою деятельность. Эта книга стала кульминацией моей работы. Хотя мои коллеги утверждают, что область, которую я исследую, а именно мифическая этнография, не жизнеспособна, я представляю на этих страницах неопровержимые данные, оспаривающие их утверждения».