– Кирилл, давай к столу, – позвал Браун. – Звезд что ль не видел?
– Скучаю я по ним. Всегда, – вздохнул Громов. – Есть в них что-то необъяснимо великое и притягательное.
– Чего так не хватает нам, мелким и отталкивающим людишкам, – снова оскалив зубы, заявил Макар. – Но со звездами жрать не сядешь.
Кирилл нахмурился. После сарказма врача собственные слова показались пафосом.
– Вы чай или кофе будете? – постарался сгладить ситуацию Саша Лим.
– Апельсиновый сок, – ответил Громов, садясь между Брауном и Жаком.
Макар начал есть, не дожидаясь остальных. Клаус расстилал на коленях салфетку, Браун пристраивал длинный ломоть ветчины на хлеб, Поэт с интересом разглядывал пятизубую вилку. Врач толкнул Ивана кулаком в плечо и сказал:
– Ешь уже, че на нее смотреть?
Поэт тряхнул золотой головой и распахнул глаза, словно только что пробудился ото сна.
– Еда никуда не денется, – ответил Иван. – А вот ощущение новизны, особенно в таких маленьких деталях, нужно фиксировать сразу, впитывать его как губка воду. Иначе рискуешь потерять один из пазлов мозаики жизни.
Макар выпучил глаза и неуверенно оскалился.
– Это как наслаждение рассветом, – продолжал Поэт вдохновенно. – Самый прекрасный момент – между предрассветными сумерками и восходом солнца. Когда небо алеет сотней разных оттенков, превращая мир в волшебный чертог ангелов. Но этот миг не так легко поймать, потому люди смотрят на кровавые закаты.
– Ты-то откуда знаешь? – удивился француз.
– Читал где-то, – печально ответил Поэт и принялся за еду.
Вся команда посмотрела на Ивана Лермонтова со смесью жалости и восхищения. Остаток ужина прошел в молчании.
Менеджер, врач, стюард и два пассажира разошлись по каютам. Кирилл, с разрешения капитана, остался в рубке.
– Ну как тебе наша команда? – спросил Браун.
– Винегрет, – хмыкнул звездолетчик.
– А ребята твои слегка пришибленные.
– Не каждый день обычные смертные летают в космос, – с широкой улыбкой заметил Громов. – Да и новые люди вокруг все-таки.
– Такие уж простые? – улыбнулся капитан и вывел на экран биографии всей команды. – Иван Лермонтов. Беженец с Тайлы. Трехлетняя виза-представительство Кришны получена меньше недели назад. И все. Да он у тебя прям пират какой-то.
Кирилл развел руками.
– Его не было в Базе.
Досье Жака Браун просмотрел без всяких комментариев, а затем воскликнул:
– Кирилл, что ж ты не сказал, что у тебя через три дня день рождения?!
– А какое сегодня число? – с безразличием спросил Громов.
– Десятое декабря по земному календарю! Поздравляю, будешь праздновать его в родной системе, на борту чертовски хорошего корабля. Двадцать семь!
– Мечта, – кивнул Громов.
Капитан оглянулся на него и сказал:
– Я ни разу не праздновал свой день рождения в космосе. Как-то не совпадало, а специально подгонять… ну сам понимаешь, ребячество.
Кирилл заметил, что когда с ним разговаривают, люди смотрят не в глаза, а на отросшую седую прядь. Она притягивала взгляд, добавляя владельцу какой-то неуловимой серьезности и умудренности жизнью. Так делали и Браун, и Клаус, и Жак. Только Поэт всегда смотрел в глаза, если вообще глядел на собеседника.
– Я не специально, – засмеялся Громов. – И вообще, я родился в середине тридцать четвертого года от колонизации Spes. Так что мне еще и двадцати одного нет.
– Все это хрень, – отмахнулся капитан. – Возраст все считают по календарю Земли. Даже если видели ее только на картинках.
– Я тоже там не был, – пожал плечами Кирилл. – Только из иллюминатора видел, когда к Марсу летал.
– Ну а я, когда вокруг Луны вертелся.
– Ничего, доберемся и до старушки-Земли.
– Ты еще добавь: «какие наши годы», – скривил губы Браун.
– Какие наши годы? – снова засмеялся Громов. Мысль об Эгоне Шульце и Теодоре постаралась испортить настроение, но Кирилл усилием воли загнал ее обратно в глубины подсознания.
– Как дела в техническом отсеке? – спросил Браун.
– Все отлично. Могли обойтись и без меня, – махнул рукой Громов.
– Неа, а вдруг бы тот дроссель заискрил?
– У остальных систем износ увеличился бы, только и всего, – пожал плечами Кирилл. – Если бы компьютер среагировал правильно, вы эту поломку и не заметили бы.
– Не люблю я это «если бы». Последишь часок, я вздремну?
– Конечно, отдыхай, – ответил Кирилл. – Я все равно спать не хочу.
Браун нажал кнопку, и кресло отсоединилось от пола, выплюнув из своих недр полдюжины колесиков. Отодвинув его в угол рубки, капитан снова нажал клавишу, и кресло трансформировалось в устойчивую кушетку. Не потрудившись даже достать подушку, Браун плюхнулся на лежанку. Через три минуты до Кирилла донеслось умиротворенное сопение.
Прошло два часа, а капитан ни разу не шевельнулся. Громов хмыкнул, вспомнив невинные слова «вздремну часок». Подойдя к буфету, Кирилл запасся полулитровым пакетом вишневого сока и какими-то безвкусными, но чрезвычайно питательными и полезным хлебцами.
Через полчаса звездолетчика самого начало клонить в сон. «Разбудить его что ли?» – подумал он и в этот миг в рубку вошел Макар.
– Нет, но вы полюбуйтесь! – воскликнул он. – Усадил за пульт бортинженера, а сам преспокойно дрыхнет!
– Что такое? – с неохотой разлепил глаза Браун.
– Вы, товарищ капитан, за что жалование получаете? – с улыбкой в тридцать два зуба, осведомился врач. – Я думал, до прыжка вы и вовсе не должны глаз смыкать.
– Макар, вы абсолютно не соблюдаете субординацию. Врываетесь в капитанскую рубку…
– Я пришел в столовую, а не в рубку, – оправдался врач. – И проверить состояние здоровья капитана. И что я вижу? Все процессы организма капитана замедлены, а мелатонин, главный борец против раковых опухолей, не выделяется, потому как наш уважаемый командир спит при включенном свете.
Кирилл лишь покачал головой, выслушивая этот невообразимый для космоса диалог. Макар относился к той категории людей, которые со всеми подряд ведут себя панибратски, не чувствуя границ приличия. Вначале это вызывает раздражение, потом ненависть, затем равнодушие, а по прошествии времени начинаешь видеть в этом свое варварское очарование.
– Ну что ты за человек? – риторично спросил Браун, превращая кушетку обратно в кресло.
– Макар Краснов, полетный врач корабля «Гиппократ-м77». Сорока четырех лет от роду.
– Да пошел ты, – отмахнулся от него капитан. – Хоть раз бы пригодился.