Только меня не трогают.
А я буду! счастлива с любимой крошечкой. Одна. Я справлюсь. Провела рукой по животу и заулыбалась. Вот оно — то, чего хотело мое сердце.
Открыв дверь, впустила внутрь февральский голод и высокого статного мужчину. Если охрана его пропустила — значит, ему можно доверять. Знакомое у него лицо и глаза… разноцветные. Соколов? Точно!
— Добрый день, Есения. Я — Даниил Соколов, следователь. Веду дело Андрэ Флобера.
— Я помню вас, — сдержано кивнула и пригласила мужчину войти. Он скинул перчатки, пальто и водрузил все на вешалку, разулся быстро и, прихватив черную кожаную папочку, прошел за мной.
— Воды можно попросить?
— Конечно, — я пошла в кухню, он за мной. Высокий такой, широкоплечий, не больше Рената, но внушительный. Рядом с ним мне вдруг стало жарко, горло защекотало, и тошнота подползла до самого горла. Будто от его тела идет немыслимое тепло.
— Вам лучше присесть, Есения, — следователь осторожно положил папку на стол, взял из моих рук стакан с водой и осушил его залпом.
— Я слушаю.
— Вы садитесь-садитесь. Разговор будет долгим.
И я присела, едва согнув колени.
— Ренат не хотел вас пугать тогда, но… мы сразу взяли след. За Волгиным давно велась охота, и он не зря оберегал вас так тщательно.
— Что? При чем здесь мой муж?
— Покушение было на Рената Эдуардовича, ваш знакомый, Андрэ — случайная жертва.
Сердце забилось под горлом.
— Как это?
Соколов пожал плечами.
— Кто-то уже несколько лет пытается убить Волгина. У следствия есть подозрения, что тот же убийца убрал и молодую жену Рената. Не остановило даже то, что девушка беременная была. На большом сроке.
— О Боже…
— Это я уже лишнее сболтнул, конечно, но я не могу иначе, — Соколов привстал, набрал с фильтра еще воды, выпил. — Ренат уже два месяца не выходит на связь. Я надеялся, что вы хоть что-то знаете… прольете свет, потому что он мне, как брат, дорог.
Я прижала ладонь к губам и захлопала ресницами, чтобы не позволить слезам заполонить видимость. Как много я не знаю о муже, как сильно я заблуждалась на его счет.
— Я ничего не знаю, — промямлила и осторожно сглотнула поднявшуюся к горлу кислоту. — Мы разводимся… — и рванула со всех ног в ванную, чтобы упасть лицом вниз и освободить содержимое желудка в унитаз.
Смыв, я села на пятки и опустила голову. Как же тошно. Нужно быть сильной, а я не могу… Не могу! Где Ренат и его поддержка, его ласковые руки, способные защитить от самой себя? Мне он так нужен сейчас…
— Попейте, Есения, — следователь присел рядом, заглянул в глаза, оценивающе окинул взглядом мое лицо и тело. Задержался на груди, а потом щелкнул языком. — Ясно… Не отравление, — подытожил. — А Ренат знал о ребенке?
— Нет, — я с трудом поднялась, вымыла руки и ополоснула лицо.
Воздух не хотел наполнять нормально легкие, голова кружилась. Он жив, жив, я чувствую. Он не мог меня бросить. Одну. С ребенком.
Но вслух сказала не я, а глубокая обида:
— И не должен узнать.
— Э-э-э, не-е-е! — Соколов покачал указательным пальцем мне в зеркало. — Врать другу не буду, Есения, не заставите. Не забывайте, что я служу закону и присягу давал.
Я посмотрела на себя в зеркало и пообещала:
— Я сама ему скажу, слово даю, только найдите его, прошу…
— А как же развод?
— Подождет.
Соколов еще побыл с полчаса, поспрашивал разные детали, которые показались мне незначительными, оставил двоих охранников около меня, будто мне своих мало, и смылся.
Чтобы вернуться через неделю, две, месяц, полгода с пустыми руками. Рената нигде не было и следа.
Я бесконечно за него молилась. Неумело, нескладно, но каждую ночь шептала про себя тихие слова, умоляя Бога вернуть мне мужа и любимого. Причитала, что мне ничего от него больше не нужно: ни любви, ни внимания — только бы жил, а Ренат — словно провалился сквозь землю. Ни брюнетка, которую Соколов позже нашел, ни дед — никто ничего не знал, куда он мог пропасть. Весь мир стоял на ушах, статьи пестрели страшными заголовками, что олигарха жестоко убили, расчленили и в речке утопили… Я старалась интернет не открывать, потому что должна была сохранить, во что бы то ни стало, хрупкую жизнь под сердцем и надежду, что он ко мне вернется.
Ведь вернется же?
На девятом месяце я так раскоровела, что еле передвигалась. Ноги отекали, летняя жара по-настоящему изматывала, а в груди уже давно замерзло сердце. Я почти признала, что Рената нет в живых, научилась сдерживать эмоции и плакать только, когда оставалась одна. Частые толчки в живот каждый раз заставляли меня верить в лучшее. И я верила!
— Есения, — подойдя ближе, окликнул меня Егор.
Я повернула голову и окинула мужчину напряженным взглядом. Наверное, я подсознательно каждый раз ждала, что он принесет мне весточку. Хорошую или плохую.
В марте я вернулась в наш с Ренатом дом и уеду отсюда, только если он меня лично прогонит. И сейчас, нежась на солнце и наблюдая, как Костя красиво выгуливает Вороного — совсем не хотелось двигаться и думать, что я потеряла из-за своей гордости. Я сама виновата, что он пропал. Если бы тогда не уехала, поняла бы его измену, Ренат был бы рядом.
Я подняла голову и кивком позволила охраннику говорить.
— Вас Федор Иванович просил подъехать, — отчитался Меркулов.
— Что ему нужно? — Я протянула охраннику руку и, придерживая спину, поплелась к машине.
— Сказал, что-то срочное.
— У него каждый день все срочное, старый кудесник. Ладно, простим болезному, поехали, — мы доковыляли до машины, пару раз мою спину заклинивало так, что приходилось остановиться и подышать. Когда я уселась, кряхтя и потея, авто тронулось с места.
Дед Рената жил недалеко. С другой стороны поселка, но пешком я бы по такой жаре не доплыла, а в прохладе салона получилось даже задремать.
— О, внученька, ты быстро, — меня насторожило, что дед встретил меня в постели, рядом с ним возвышалась подставка для капельницы и в углу, присев на кресло, затих Аверин — наш семейный врач и друг Рената. Да, дед болел последние месяцы, но вот так… чтобы лежал — такого не было. Мы мало с ним общались, он не особо охочий, вечно куда-то ездил, возвращался домой и снова уезжал.
— Что-то случилось? — я прижала ладонь к животу. Тревога волной затопила глаза, мне пришлось схватиться за руку Егора, чтобы устоять на месте. — Что-то есть про Рената?
Дед покачал лысой головой.
— Об этом я и хочу поговорить, — Федор Иванович вдруг закашлялся, закатил глаза и откинулся на подушку.