Хранительница небес - читать онлайн книгу. Автор: Марина Ноймайер cтр.№ 31

Меня словно током поражает. Асклепий?

Мысли в моей голове крутятся словно на карусели. Я слышала историю об Асклепии, но в основном речь шла о мифологии, стоящей за фигурой Змееносца, божественного целителя Асклепия, который возвращал к жизни даже мертвых. Но история о его змее? Леонардо да Винчи ни словом не обмолвился о ней.

Уже тогда я была почти уверена, что Люций знает легенду, гласящую о том, что, как только его созвездие снова появится на небе (в настоящее время которого не существует), появится новый Змееносец, бессмертный повелитель жизни и смерти. О да, это пророчество о всемогуществе вполне соответствует вкусам Люция. А потом профессор Киппинг… то есть его брат-близнец… подтвердил мне, что мы с Лео могли бы возродить этот тринадцатый знак зодиака. Если профессор Киппинг знает об этом, то и Люций должен знать. И то, что он рассказал Дюреру о змее Асклепия, который является частью этого созвездия, только доказывает это.

Но зачем он собирает зодиаки? Может, это одна из возможностей пробудить тринадцатый знак зодиака? Я содрогаюсь от этой мысли, и даже большой глоток вина не может смыть это неприятное чувство. Тем не менее я снова обращаюсь к Дюреру:

– Не могли бы вы рассказать мне эту историю? Об Агниции?

От упоминания этого термина у меня в ушах начинает звенеть тревога, и я не могу с этим совладать. Я сейчас слишком взбудоражена, чтобы сосредоточиться. Дюрер хмурится.

– Прошло уже столько лет, и, если честно, я слушал эту историю без особого энтузиазма.

– Пожалуйста! – настаиваю я. Даже если он помнит только фрагментами, это может оказаться невероятно полезным.

– Ну хорошо. Асклепий считался величайшим целителем древности, способным лечить самые страшные болезни и немощи. Но однажды его собственная дочь Панацея тяжело заболела, и он, как бы ни старался, не смог ей помочь. Когда она умерла, в ее комнату заползла ядовитая змея. Скорбящий отец убил змею, и в комнате тут же появилась вторая и укусила свою мертвую сестру. Та ожила и уползла. Асклепий рухнул на колени, умоляя змею укусить и его дочь, чтобы таким образом возродить и ее. Змея согласилась, и Панацея действительно возвратилась из мертвых. С тех пор эта змея, которая называла себя Агницией, осталась у Асклепия и стала его верной спутницей. Воплощение бессмертия и возрождения, она учила целителя тому, о чем ему было неизвестно в медицине, и только в одном знании она отказала ему. В пути к вечной жизни. Пусть Асклепию и удалось воскресить человека, для себя бессмертия он обрести так и не смог. И вот настал день, когда смерть пришла за ним. Агниция встала рядом со своим хозяином и, когда тот испустил последний вздох, заплакала серебряными слезами. Слез было так много, что вскоре на полу появилась лужа, вокруг которой змея свернулась кольцом и стала пожирать кончик собственного хвоста. Перед этим она приказала дочерям Асклепия, Гигии и Панацее, направить на отца круглое зеркало. Так случилось, что Агниция, богиня бессмертной жизни, совершила то, что отказывались делать другие боги. Она перенесла испустившего последний вздох Асклепия на небо, и он стал созвездием бессмертного бога, а она, как верная спутница, последовала за ним. Так и появилось созвездие Змееносца. Потрясенная своим земным существованием, змея, замкнутая в круг, превратилась в чистое золото, и слезы ее навсегда застыли в зеркале, которое впоследствии отправило дочерей Асклепия на небеса к отцу.

Когда Дюрер замолкает, я продолжаю таращиться на него с открытым ртом, пытаясь как-то вынырнуть из чар этой сказочной истории.

– Несмотря на то что вы пропускали историю мимо ушей, вы удивительно хорошо ее запомнили.

– Наверное, я был довольно впечатлительным, – бормочет Дюрер, смущаясь.

– Это очень интересная история. Я уже слышала легенду об Асклепии, но о его змее… Агниции… – Откуда я знаю это имя?

– Она намного больше, чем просто змея Асклепия, – сообщает Дюрер, выглядя внезапно осененным. – Люциан упоминал, что в прошлом ей поклонялись как божеству ядов и целебных трав. Некоторые также называют ее хранительницей царства мертвых.

Что ж, хранительница царства мертвых… Звучит логично, ведь только с ее помощью у Асклепия получалось воскрешать мертвецов.

– А это зеркало действительно существовало? – спрашиваю я, и Дюрер пожимает плечами.

– Это дар древних богов. Вы действительно верите, что такое зеркало может существовать?

На самом деле мне хотелось ответить «да», потому что мир уже неоднократно доказывал мне, что в нем есть место для невероятного, но зеркало из застывших змеиных слез… Нет, это слишком даже для меня. Кроме того, что бы я с ним делала, если бы оно существовало и я каким-то образом его отыскала? Легенда гласит, что Асклепий и его дочери после смерти были перенесены на небо, став созвездиями, с помощью этого зеркала. Может, они и стали богами, но для меня это не имело смысла, потому что ничем не поможет мне в поисках Лео.

* * *

Проснувшись на следующее утро, я замечаю, что что-то изменилось. Через маленькое окошечко моей гардеробной до меня доносятся приглушенные голоса, чем-то отличающиеся от обычной для Венеции утренней суеты. И… это что, музыка? Я присаживаюсь на постели и пытаюсь прислушаться к тому, что происходит за окном. Тыкнув пальцем в небо, я бы поставила на знаменитый венецианский карнавал, но в этом году для него уже слишком поздно. К сожалению, мое окошко находится слишком высоко, чтобы выглянуть наружу, и мне придется встать, если я хотела выяснить причину этих странных звуков.

Закутавшись в тонкое одеяло и глубоко вдохнув утреннюю свежесть, я пробираюсь в гостиную. Дюрер, как и всегда, уже проснулся и занимается своими волосами. Скрестив руки на груди, я прислоняюсь к дверному косяку и наблюдаю, как Альбрехт, улыбаясь, колдует над своими кудрями. Этот мужчина одержим своей прической похлеще некоторых девочек-подростков. Он опускает пальцы в горшочек с маслом, аккуратно придает форму кончикам своих локонов, а затем, поджав губы, оценивающе всматривается в ручное зеркало, чтобы оценить результат своей работы. Я откашливаюсь, и он удивленно оборачивается на меня.

– Вы уже проснулись?

Я тактично делаю вид, что не поймала его с поличным. Не такая я и страшная, чтобы так удивляться.

– А вы уже сделали укладку, – замечаю я, позволяя Дюреру уловить усмешку в моем голосе.

– Может, это вас удивит, – говорит он, – но я не считаю себя простым ремесленником и не хочу, чтобы другие считали меня таковым. Этому меня научило проведенное здесь, на юге, время. Я джентльмен и имею полное право выглядеть как почетный господин. Дома, в Нюрнберге, меня, вероятно, осудят за то, что я пытаюсь обозначить свое социальное положение, но кто еще это сделает, если не я сам.

В его глазах появляется боевой блеск, и я задумчиво встречаю этот взгляд. Да, иногда он кажется мне тщеславным и чересчур самоуверенным, но за всем этим стоит куда больше, чем щегольские манеры и внешность. Он борется, чтобы его воспринимали не как ремесленника, а как художника. Это лишь попытка получить должное признание своим шедеврам: продемонстрировать обществу, кто он, с помощью одежды и внешности. Тут я могу только восхищаться его смелостью.